Судя по количеству бумаг, покупал и продавал действительно фонд, но в ребалансировку верится с трудом, потому что тогда возникает слишком много вопросов: 1) Почему не в основную сессию? 2) Почему так резко, неужели в фондах работают такие идиоты, которые лупят одной заявкой по рынку по любым ценам? Нормальные люди набирают и сбрасывают бумаги постепенно. 3) Ребалансировки проходят регулярно, почему тогда такое представление случилось только сейчас? 4) Разве индекс так сильно изменился? Там же зацепило десятки эмитентов.
Судя по количеству бумаг, покупал и продавал действительно фонд, но в ребалансировку верится с трудом, потому что тогда возникает слишком много вопросов: 1) Почему не в основную сессию? 2) Почему так резко, неужели в фондах работают такие идиоты, которые лупят одной заявкой по рынку по любым ценам? Нормальные люди набирают и сбрасывают бумаги постепенно. 3) Ребалансировки проходят регулярно, почему тогда такое представление случилось только сейчас? 4) Разве индекс так сильно изменился? Там же зацепило десятки эмитентов.
И раньше случалось такое, может чуть менее выраженные. В постторгах изменились доли компаний в индексе и в фондах произошло автоматическое перераспределение портфеля: что то продалось, что-то нарастилось. Индекс не изменился поскольку не все выросло на постторгах, но и уменьшилось
Судя по количеству бумаг, покупал и продавал действительно фонд, но в ребалансировку верится с трудом, потому что тогда возникает слишком много вопросов: 1) Почему не в основную сессию? 2) Почему так резко, неужели в фондах работают такие идиоты, которые лупят одной заявкой по рынку по любым ценам? Нормальные люди набирают и сбрасывают бумаги постепенно. 3) Ребалансировки проходят регулярно, почему тогда такое представление случилось только сейчас? 4) Разве индекс так сильно изменился? Там же зацепило десятки эмитентов.
1. Изменения индекса вступают в силу ПОСЛЕ окончания торгов. Таковы правила.
2. Так и происходит. Избы набирают бумаги для фондов постепенно, с момента объявления результатов ребалансировки. Обычно за пару недель до события. За счет набранных поз и обеспечиваются объемы на посстторгах.
3. Такое происходит постоянно, уже много лет. И постоянно крики-сопли-недоуменные вопросы)
4. Поменялся не один индекс, а семейство индексов. Акции наших эмитентов входят не только в MVIS Russia, но и в индексы small cap, индекс развивающихся стран и другие. Так что эмитентов там много -даже ОГК2 попадает.
Много не дают, всего 1,7 миллиарда, но даже за эти деньги Рио согласна продать. Вообщем вывод таков ,что шахта, которая добывает 10 миллионов тонн в эквиваленте готовой продукции стоит где-то миллиард, ну так ГПБ банк Эльгу также оценил. А цена Кольмара вообще сегодня миллионов 200-300 долларов тогда. Понятно почему хозяева Кольмара хотят сбежать из него, кто в губернаторы, кто возможно хочет Кольмар Мечелу сплавить, а ИВЗ он все купит, и Блюстоун, и Румынию всю скупит, и ДМЗ с Варшавой и Кольмар.
– Сейчас ваш главный проект – Эльга. Какую-то стоимость вам приносит? – В 2017 г. мы добыли на Эльге 4,3 млн т угля, проект нам принес около 4,5 млрд руб. операционной прибыли. – Вы уже начали экспортировать эльгинские угли? Ведь до сих пор они поставлялись только покупателям в России, а зарубежные клиенты их лишь тестировали. – Экспортируем. Конечно, на сегодняшний день основная доля у нас уходит на внутренний рынок, мы начали отгрузку [на экспорт] в первую очередь энергетического угля. Поставляем его по контракту китайской компании Jidong Cement. Но и коксующийся концентрат тоже начали отгружать – более 400 000 т уже ушло на экспорт. 4,3 млн т – общая добыча угля на месторождении в 2017 г., из них 3 млн т – готовая продукция, в том числе 1,6 млн – коксующийся концентрат, из которого 1,1 млн ушло на внутренний рынок. – Вы понимаете, на какие деньги будете достраивать проект? Ведь на Эльге с ее запасами можно добывать до 30 млн т угля в год, но для этого нужно завершить строительство обогатительной фабрики. – Безусловно, собственных источников нам не хватит – с такой долговой нагрузкой достраивать Эльгу сложно. Мы с нашим партнером по проекту, Газпромбанком, рассматривали возможность привлечения денег и вовлечения еще одного участника. Это может быть любой игрок, российский или зарубежный инвестор, главное – он должен быть заинтересован в развитии проекта. Поэтому в первую очередь мы говорим о металлургах, это могут быть японские или китайские компании, скорее даже китайские. – Разговоры «вот продадим долю в «Мечел-майнинге» или «Эльгаугле» и за счет этих денег профинансируем достройку Эльги» мы слышим последние лет восемь точно. Что мешало до этого и что сейчас позволяет думать, что продать долю получится? – До этого мешала цена, за которую были готовы купить. При низкой цене на уголь все говорили, что этот актив дорого не стоит. Но мы вложили немалые деньги и понимали, что это проект будущего – минимум на 100 лет, это не проект сегодняшней конъюнктуры. Поэтому, пока цены не выросли, подходящих по стоимости предложений нам не делали. Мы с Газпромбанком вели очень активные переговоры с рядом интересантов, но хороших предложений не было. А сейчас, когда сырьевые рынки относительно стабильны и наступает время сырьевого бизнеса, все в выжидательной позиции: смотрят, как эту ситуацию повернуть с максимальной пользой для себя. Вы правы: мы давно говорим о привлечении инвестора, но не останавливаемся в обсуждении различных вариантов продажи – это были не пустые разговоры. Сейчас для нас принципиальный вопрос – останется железная дорога в Эльгинском проекте или уйдет за его периметр. Пока не будет ясности по этому пункту, мы не можем продолжать переговоры. Сейчас мы стоим на развилке: что у нас будет с железной дорогой, получится или нет передать в концессию. Тогда уйдут и затраты на ее достройку и обслуживание. Для нас, конечно, оптимальный вариант, чтобы эксплуатацией занималась РЖД, – они профессионалы, это их бизнес. – Такая концессия будет иметь единственного пользователя – «Эльгауголь». Он потянет такой платеж, который бы позволил и ему не разориться, и окупить затраты концессионеров на достройку? – Если бы «Эльгауголь» не потянул, тогда бы и не обсуждалось концессионное соглашение. В модели заложены все условия, при которых эта концессионная схема будет работать. Я не могу, к сожалению, раскрывать условия, потому что в этом проекте задействованы не только мы. У нас сейчас активная фаза переговоров, мы пришли к пониманию по ключевым аспектам соглашения и готовим документы для подачи в правительство. – Но в этих планах же есть увеличение производства на Эльге? – Конечно. А концессия – она, в принципе, строится на том, что нам нужны деньги на расширение пропускной способности, это даст дополнительный оборот и прибыль. – Сейчас 49% «Эльгаугля» принадлежит Газпромбанку, у «Мечела» 51%, из которого 49% в залоге. Чья доля будет выставлена на продажу после того, как решится проблема с дорогой? – Газпромбанк, хоть он и наш партнер, в первую очередь банк, и ему по большому счету производственные активы не слишком интересны. Его конечная цель – выйти из проекта и заработать на этом. Поэтому, безусловно, когда мы говорим про продажу китайским или другим инвесторам, речь идет о продаже пакета Газпромбанка. Соответственно, у нас остается 51%, и нас такая конструкция устраивает. – Когда «Эльгауголь» будет приносить дивиденды? К 20-летию «Мечела»? – Как я говорил, «Эльгауголь» вышел на операционную прибыль, так что теоретически есть предпосылки, чтобы платить дивиденды уже сейчас. Но мы понимаем, что Эльга – это проект развивающийся и, чтобы завтра производство и прибыль росли в геометрической прогрессии, всю прибыль, которую мы зарабатываем сейчас, нужно вкладывать в развитие. Первый этап разработки предусматривает расширение карьера для увеличения добычи примерно до 14–15 млн т угля. Мы сможем выйти на этот уровень, когда построим обогатительную фабрику на 9 млн т. Мы считали, что при этом объеме проект будет приносить очень хорошие деньги. И я думаю, что после этого мы сможем с акционерами садиться и разговаривать о выплате дивидендов, но пока это все будущее. Тем более что сейчас не совсем понятен источник финансирования, который позволит выйти на эти мощности. Мы вполне допускаем, что это будут заемные средства. В любом случае акционеры будут смотреть на прибыль, которую зарабатываем, на обязательства и искать золотую середину. Собственно, как всегда в бизнесе. – Сколько необходимо на завершение первого этапа разработки Эльги? – Мы сейчас дорабатываем проект развития Эльгинского комплекса с учетом возможных технических решений, поэтому я бы пока воздержался от конкретных цифр. – Возможно ли возобновление переговоров с ВЭБом о финансировании? Вы ведь уже договаривались с ним о предоставлении $2,5 млрд для завершения строительства производственных объектов на Эльге, но до конца выбрать кредитную линию не смогли. – Я думаю, что да, возможно. Насколько я понимаю, ситуация в ВЭБе стабилизируется, банк возвращается в активную стадию финансирования проектов, поэтому теоретически мы рассматриваем такую возможность. Но, как я уже говорил, надо дождаться решения по железной дороге, тогда будет понятен объем необходимого финансирования. Так как увеличение добычи и обогатительных мощностей должно быть сбалансировано с расширением пропускной способности железнодорожной ветки Улак – Эльга. Поэтому сначала надо определиться с концессией, а потом уже можно будет вернуться к переговорам с ВЭБом. Это банк развития, поэтому в моем понимании Эльга как раз профильный для них проект, к тому же они хорошо с ним знакомы.
– Но вы, как гендиректор, будете рекомендовать совету директоров одобрить выплату дивидендов за 2017 г.? Очевидно, что компания получит неплохую прибыль благодаря сырьевому буму. – У нас по уставу есть обязательство по выплате дивидендов на привилегированные акции – 20% от чистой прибыли по МСФО. В прошлом году мы эти дивиденды выплачивали, сейчас нам необходимо будет так же, как и год назад, получить согласие банков и одобрение общего собрания акционеров.
– Во время реструктуризации было несколько периодов распродажи активов. «Мечел» продал все зарубежные активы, кроме литовского завода «Мечел Нямунас». Сейчас вы готовы продать какие-то активы? – Мы все эти 15 лет выстраивали вертикально-интегрированную компанию, в которой нет случайных предприятий. Американскую Bluestone, румынские, болгарские активы мы продавали не потому, что они логически не встраиваются в нашу концепцию, а потому, что в тот промежуток времени они не приносили прибыль и мы не видели среднесрочных перспектив их развития. Те активы, которые у нас есть сегодня, очень хорошие, они правильно интегрированы в нашу систему и позволяют нам решать в первую очередь стратегические задачи по защите бизнеса. Продажа любого из этих активов, безусловно, возможна. Если нам сегодня за ЧМК предложат такие деньги, которые нам позволят рассчитаться со всеми долгами и войти в какую-то другую фазу развития, то почему нет? Как минимум, мы готовы к обсуждению, хотя ЧМК точно не тот актив, который мы хотим продавать. У нас все проекты взаимодополняющие. Это все равно что на угольном предприятии продать обогатительную фабрику. Бизнес «Мечела» строится от сырья до готовой продукции, и логистика, и энергетика дают нам экономическую защиту. С нами достаточно сложно конкурировать. Например, энергетические активы на 80% работают на нас (кроме Южнокузбасской ГРЭС, которая, наоборот, потребляет наши угли). Какой смысл их продавать и ставить туда оппонента, который начнет диктовать свои условия? Это нелогично. Но тем не менее у нас есть активы, которые на сегодняшний день мы потенциально и теоретически можем рассмотреть как варианты на продажу. Это Южно-Уральский никелевый комбинат, стоящий, к сожалению. Это «Москокс» – продукцию этого предприятия мы продаем на сторону. Это «Кузбассэнергосбыт», без которого теоретически мы можем существовать. Мы рассматривали продажу Братского завода ферросплавов, хотя он интегрирован в нашу цепочку, но теоретически это те продукты, которые мы можем купить на стороне.
Причина удаления:
Перемещённое сообщение не будет удалено, только эта копия.
Используйте эту форму для отправки жалобы на выбранное сообщение (например, «спам» или «оскорбление»).
Внимание! Уважаемые посетители сайта mfd.ru, предупреждаем вас о следующем: ОАО Московская Биржа (далее – Биржа) является источником и обладателем всей или части указанной на настоящей странице Биржевой информации. Вы не имеете права без письменного согласия Биржи осуществлять дальнейшее распространение или предоставление Биржевой информации третьим лицам в любом виде и любыми средствами, её трансляцию, демонстрацию или предоставление доступа к такой информации, а также её использование в игровых, учебных и иных системах, предусматривающих предоставление и/или распространение Биржевой информации. Вы также не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию для создания Модифицированной информации предназначенной для дальнейшего предоставления третьим лицам или публичного распространения. Кроме того, вы не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию в своих Non-display системах.
