В доме Волчика все тихо, не в пример в дворце Геракла. Там богини замышляют роковое преступленье. Еврипид
Солнце вышнее, ты слышишь? Расскажи же, солнце, людям, Что в Гераклов дом вступаю не своей я вольной волей: Так царица захотела, и Ирида приказала, И бегу я, как собака, что за дичью посылают. А теперь, за дело, Лисса! И клянуся я, что море Так не выло в непогоду, волны тяжкие сдвигая, Так земля не содрогалась и, по небу пролетая, Столько ужаса и смерти стрелы молний не носили, Сколько ужаса, и воя, и безумных содроганий Принесу я в грудь Геракла. Я чертог его разрушу, Размечу колонны дома. Но сперва детей убьет он; Да, своей рукой малюток умертвит он без сознанья... Долго, долго после будет сон его кровавый длиться. ...Видишь, видишь, — началося. Голова от гнева ходит; Сам ни звука, точно скован. Только белые шары Все по впадинам катает, да высоко и неровно Ходит грудь его скачками. Точно бык, готов он прянуть... Вот из сдавленного горла воздух вырвался со свистом. Грозным ревом смерть зовет он. Скоро, скоро, — погоди, — Дикий танец затанцуешь, бледный страх флейтистом будет... На Олимп лети к бессмертным, благородная Ирида! Мне же надо невидимкой в этот царский дом спуститься. (Обе исчезают.)
Вестник У алтаря Зевесова Геракл Готовился свой двор очистить жертвой От крови Лика пролитой, тирана, Которого он только что убил. Его венцом прекрасным окружали И сыновья, и мать их, и старик Отец. А мы, рабы их, тесно Вкруг алтаря толпились, и в ходу Уже была корзина, уж молчанье Хранили мы благоговейно. Взяв Горящий уголь, господин сбирался Его в воде священной омочить, И вдруг остановился, озираясь... И замолчал. И дети и старик Смотрели на него, и весь он будто Стал сам не свой. Тревожно заходили Белки в глазах и налилися кровью, А с губ на бород Разлегся на пол, завтракать собрался. Потом, немного отдохнув, решил, Что он теперь подходит к рощам Истма. Тут царь, одежду скинув, стал бороться С каким-то призраком и сам себя, Людей каких-то пригласив к вниманью, Провозгласил на играх победившим. Вот, наконец, в Микенах он: к врагу С угрозами ужасными подходит... Тут руку мощную его отец Остановил словами: «Сын мой, что ты Затеял? Брось! Что за игра! Не кровь ли, Которую ты только что здесь пролил, Твой разум отуманила?» Но царь Его толкает от себя, считая Отцом аргосца, что пришел молить За сына своего. Потом стрелу он На лук натянутый кладет, сбираясь Покончить с вражьими детьми, а сам В своих стал метить. Мальчики, дрожа, Врозь разбегаются: один защиты У бедной матери на лоне ищет, Тот за колонну спрятаться бежит, А третий, как испуганная птица, Дрожа, забился за алтарь. А мать Кричит: «Опомнись, муж мой! Ты родил их, И ты ж убить их хочешь?» Крик и стон Тут поднялись: кричит старик и слуги, А сам Геракл безумною стопой Полуокружья чертит у колонны. Вот миг он уловил, — и прямо в сердце Вонзается стрела ребенку; навзничь Он падает, и мраморный устой Стены дворца он в яркий пурпур красит Своею кровью. А покуда сын Дух испускает, дикий крик победный Слетает с губ отца: «Один птенец Готов, и тот аргосец ненавистный Часть долга кровью сына заплатил». Затем из лука метится безумный В другого сына, что у алтаря Себя считал покуда безопасным. Ребенок, видя смерть, со ступеней Алтарных бросился к отцу, стараясь От выстрела уйти: ему на шею Повис малютка и, рукой касаясь До бороды, он молит о пощаде. «Отец, — он говорит, — возлюбленный, меня Ты разве не узнал? Не Еврисфеев, Я твой, я твой, отец. О, пощади!» Геракл не внемлет сыну, он ребенка Толкает от себя: он видит только, Что этой жертвы не возьмешь стрелой. И вот, блуждая озверелым взором, Он палицу над русой головенкой Взмахнул высоко, как кузнец свой молот Над наковальней поднимает, — та Малютке череп разнесла. Покончив С второю жертвой, третьего убить Он ищет. Но малютку мать успела В покои унести и заперлась. Тогда, вообразив, что это стены Киклоповой работы, господин Свой дом буравить начинает, стены Свои ломает; бешеных ударов Не выдержали двери: через миг Мегара и малютка с ней одною Стрелой пронизаны лежат. За старцем Погнался царь, да бог не допустил. Явился образ величавый, и признали Афину тотчас мы: она легко Копьем медноконечным потрясала, Его сжимая в шуйце. Прямо в грудь Богиня бросила огромный камень Безумному царю, и злодеянья Десницею остановила властной... Царь наземь рухнулся, и крепкий сон Его сковал немедля. А спиною Как раз излом колонны он покрыл, Что городила двор среди погрома. Приободрились мы тогда и, вместе С Амфитрионом подойдя к царю, Его мы путами и поясами К обломку прикрутили, чтоб потом, Когда проснется, новых бед каких Не натворил. Несчастный сном тяжелым Спит и теперь. Да, он детей убил, Жену убил, — но равных с ним страданий Здесь, на земле не испытал никто. (Уходит.)
Еврипид Вестни к Вакханок видел я могучих, царь, Что в быстром беге легкими ногами Покинули страну. Тебе и граду Пришел поведать я о том, что видел, — О страшных и неслыханных делах... Но прежде мне хотелось бы узнать, Могу ль свободно говорить? Иль речь мне Посдерживать? Ты на решенья скор, Гневлив и самовластен, и мне страшно.
В тот час, как солнца первые лучи Греть начинают землю, полегоньку Коров на пастбище я в гору гнал. Вдруг предо мной из женщин три дружины. В одной заметил Автоною я, В другой — Агаву, мать твою, а в третьей Ино. Все спали на привале, кто Под спину веток ели подложив, А те — в листве дубовой утопая... И чинно как! А ты-то уверял, Что, пьяные вином и звуком флейты, Они по зарослям Киприду ловят... Но вот, средь стана спящего вскочив, Агава-мать их зычным криком будит: Мычанье стад заслышала она. И, легкий сон сгоняя с вежд, вскочили Те на ноги — все чудо как скромны: Старухи, и молодки, и девицы... Все кудри распускают по плечам; А у кого небрида развязалась, Те подтянуть спешат и пестрой лани Святой покров змеею подпоясать. И змеи их не жалили, а только Беспечно щеки языком лизали. Те на руки вол Им о скалу — оттуда чистый ключ Воды струится. В землю тирс воткнула Другая — бог вина источник дал. А кто хотел напиться белой влаги, Той стоило лишь землю поскоблить Концами пальцев, — молоко лилося. С плюща ж на тирсах капал сладкий мед... Хулишь ты Вакха, царь; но, раз увидев Все это, — ты молился бы ему. Мы, пастухи коровьи и овечьи, Сошлись тогда и все наперерыв О чудесах невиданных судили... Бывалый человек нашелся тут И мастер говорить — мы стали слушать, И вот что он сказал нам: «Пастухи, Священных высей жители, давайте Похитим с игрища царицу-мать! Мы угодим владыке». Тут, конечно, Все согласились. В зелени кустов Устроили засаду, притаившись. Сидим, сидим — и вот в условный час Под взмахи тирсов игрище открылось, И в голос стали жены Вакха звать. Все ликовало с ними — горы, звери; От топота задвигалась земля. Случись, что около меня в раденье Агава очутилась; чтоб схватить Ее, я выскочил — и все открылось. И-их! закричала: «Борзые, за мной, За мною, быстрые! Мужчины ловят. Тирс в руки, борзые, и все — за мной!» Бегом едва спаслись мы от вакханок, А то бы разорвали. Там стада У нас паслись; так с голыми руками На них менады бросились: корову Мычащую с набрякшим вымем эти Волочат: те рвут нетелей; там бок Растерзанный: там пара ног передних На землю брошена, и свесилось с ветвей Сосновых мясо и сочится кровью. Свирепые быки, что в гневе раньше Пускали в ход рога, — теперь лежат, Поверженные тьмою рук девичьих. Быстрее кожу с мяса там сдирали, Чем очи царские ты б мог сомкнуть... Но вот снялись вакханки: легче птиц Бегут в поля на берега Асопа, Что свой дают фиванцам тучный колос, В Эрифры, в Гисии, под Киферон, — Они несут повсюду разрушенье: Я видел, как они, детей похитив, Их на плечах несли, не подвязавши, И на землю не падали малютки. Все, что хотели, на руки они Могли поднять; ни меди, ни железа Им тяжесть не противилась; на кудрях У них огонь горел — и их не жег. Крестьяне, видя, что их скарб вакханки Разносят беспощадно, — попытались Оружие поднять. И вот-то диво: Их дротик хоть бы раз вакханку ранил. Вакханка тирс поднимет, — и бегут Мужчины; сколько раненых осталось! Менадам тут не смертный помогал. Но вот туда вернулися вакханки, Где бог для них источники открыл. В прозрачной влаге смыли кровь, а змеи Лизали капли, щеки освежая. О господин, кто б ни был этот бог, Но он — велик; прими его в наш город! Не знаю, так ли, только я слыхал, Что это он, на утешенье горю, Дал людям виноград, — а без вина Какая уж любовь, какая радость! Вестник уходит.
О Ней, о Любви, бесконечной, бессмертной, мне хочется снова и снова писать! Хоть сказано много - словами и сердцем - позвольте поэту, еще раз, сказать. Любовь - это ЖЕРТВА, ТВОРЦА Дар бесценный! Достоин Любви и достоин Любить Великий и малый, Нетленный и тленный. Любовь - просто ЕСТЬ. И не может не БЫТЬ! Любовь все замки и затворы откроет, научит рабов вновь, свободными, жить! Любовь - беспредельна! Но сердце, любое, способно вполне Беспредельность вместить! Любовь переходит любые границы! Любовью лишь можно творить, исцелять. Такого нет сердца, куда не стучится Однажды Любовь, чтоб с Собою позвать!
Скажите: "Люблю”! И прислушайтесь... Чудо! - Внутри зарождается трепетный свет... Еще раз, смелее: "Люблю”! - Отовсюду, вы слышите, люди, приходит ОТВЕТ!
Внимание! Уважаемые посетители сайта mfd.ru, предупреждаем вас о следующем: ОАО Московская Биржа (далее – Биржа) является источником и обладателем всей или части указанной на настоящей странице Биржевой информации. Вы не имеете права без письменного согласия Биржи осуществлять дальнейшее распространение или предоставление Биржевой информации третьим лицам в любом виде и любыми средствами, её трансляцию, демонстрацию или предоставление доступа к такой информации, а также её использование в игровых, учебных и иных системах, предусматривающих предоставление и/или распространение Биржевой информации. Вы также не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию для создания Модифицированной информации предназначенной для дальнейшего предоставления третьим лицам или публичного распространения. Кроме того, вы не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию в своих Non-display системах.
