«Откры́тие себя́» (1967) — один из самых знаменитых романов Владимира Савченко, в котором затрагивается проблема клонирования человека.
Сюжет
Инженер-системотехник, сотрудник одного из днепровских научно-исследовательских институтов Валентин Кривошеин разработал новую концепцию конструирования вычислительных машин, которые должны были совершенствовать сами себя. Однако его эксперимент вышел из-под контроля, и машина стала запрашивать дорогостоящие аппараты и редкие реактивы. Однажды машина потребовала четыре дополнительных печатных устройств и принялась выдавать рулоны перфолент с сомнительными истинами вроде «Луковица, будто рана стальная», или «Двадцать шесть копеек, как с Бердичева», «Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию». А когда печатный аппарат выдал «Стрептоцидовый стриптиз с трепетом стрептококков», Кривошеин разозлился, вынес рулоны перфолент во двор института и устроил из них огромный костёр. Затем отсоединил все печатные аппараты и свёл все трубки и шланги в один тефлоновый бак. А напоследок сказал: «Хватит чисел! Мир нельзя выразить в двоичных числах, понятно? А даже если и можно, какой от этого толк? Попробуй-ка по-другому: в образах, в чём-то вещественном… чёрт бы тебя побрал!», запер лабораторию и десять дней не появлялся в институте, а когда вернулся в лабораторию, то увидел… самого себя.
Время, уходящее в пространство, Оглянулось. Я бежал за ним И не успевал. Оно прекрасно Понимало, что я им гоним. Но по взгляду часа или мига, Страшному, прекрасному, - из мира, Где не существует языка, - Я внезапно понял, почему Так драгоценна речь...
ПЕЙЗАЖ С ДОРОГОЙ
Интеллигентной милой недотрогой Сидела б дома возле мамы строгой, Задумав свой лесной пейзаж с дорогой. Он целый год туманился во мне. И в тишине. И в шуме. И во сне. Я рассказал - мы тут как тут. С треногой. Знай черный ворон каркает в лесу. Не «никогда», а «навсегда» вопит он. Поскольку плохо, видимо, воспитан. Сосну заденет, мглой веков пропитан, - Сосна роняет иглы и росу. Огромный бор. Он нынче свеж и темен. Поскольку ливень тоже был огромен, Как ворон древен и как голубь чист. А ты, мое любимое созданье, Уже бежишь, не приходя в сознанье, Когда к тебе осина тянет лист. Стой, у рябины - ягоды в горсти. Возьми. Знакомых дома угости. Черт надоумил взять тебя с собой. Да. Я влюблен в свою же ученицу. И даже - хоть сейчас - готов жениться... Какой, однако, все же разнобой. Столбы лучей сияют меж стволами. Взлетает ворон, каркая над нами Уже по-иностранному почти. На «невермор» от злости переходит. От черных крыл вершины так и ходят. А ты дрожишь. Тебя волненье сводит. Я понимаю, бог тебя прости. Ты говоришь: а где ж пейзаж с дорогой? Вот это все и есть пейзаж с дорогой. А впрочем, там, за выселкой убогой, Есть электричка... Клумбы. И пути. Я повторяю: вот пейзаж с дорогой. Гуляй. Но красок масляных не трогай. Ширяет черный ворон над треногой В художническом пристальном лесу. Он чует запах, душами пропитан. Не «никогда», а «навсегда» вопит он. Качнет сосной, поскольку так воспитан, - Сосна уронит иглы и росу. счастлива, я знаю. Смотри, как тянет просека лесная. Ее считать дорогою - не след. Вернусь сюда один. На склон пологий. Под шум вершин. Я не собьюсь с дороги. Я не скажу тебе, что весь секрет В том, что дороги не было и нет. Она пройдет сквозь строй стволов - в итоге. Просветом. Птицей... Мало ли примет?
УКАЗ ПЕТРА Незаконнорожденных записывать в художники. Петр I
Забавна эта мысль Петра. Но сколь мудра и величава, Пронзающая до нутра, Смешная с первого начала. Мне интересен лик его В тот миг, когда он быстро взвесил Все «да» и «нет» до одного. Он был тогда угрюм иль весел? Он, может, так захохотал, Что терем колоколом грянул, А может быть, чертеж скатал В трубу подзорную и глянул? И увидал, как на страду, - По всем колдобинам России, С холстом и кистью не в ладу, Идут внебрачноприжитые. И, маясь дивною судьбой, Находят лад, и знаменито Всей неприкаянной гурьбой Грехи отмаливают чьи-то. Пусть в нас иной, несхожий пыл Великой волею заронен, Нам надо помнить, как он был, Художник русский, узаконен.
*** М.
Воспоминанье о твоей улыбке Пахнуло мокрой улицей и снегом, Летевшим косо на воротники, На тротуары и на провода... О, розоватое воспоминанье Сквозь сыроватый и холодный воздух Бегущее по рельсам за трамваем, Что отражал со скрежетом и звоном Деревья и сугробы на ходу...
*** О, как я молод был, как я парил, Как я сорил людьми, часами, днями, Пока не оказался так бескрыл, Что ничего не слышу за плечами.
Крошится снег... О, Боже, для меня Слепи такой снежок, для одноверца, Чтоб я сошел с ума, его храня Нетающим у ледяного сердца.
О, как я молод был и как велик. Я отворачивался. Я любовью Шутил. Теперь, как немощный старик, Хочу прильнуть к пустому изголовью. И не могу. Она давно ушла. Вот — золотится вмятиной подушка. Вот — в покрывале хладный след тепла. А со стены — как из лесу — кукушка. Сбежать бы в этот лес! Но там царит Совсем другая жизнь... На тех же струнах Там снова юность бредит и сорит, Там даже листья падают для юных. Банально-грустный снег слегка дрожит. Все нежно-снежной копотью коптится...
Как будто Бог мне белый хлеб крошит, Но и к нему летит другая птица. Владимир Соколов
Да..завтра ДР у Высоцкого!Прекрасный Поэт,Певец,Актёр,но..распущенный ханжа В школе заслушивался..больше особо и не было кассет..выбирать не из чего было..а ну Борисовна и Земляне ещё
Талант Гения многогранен..открывается рано..мало живёт,но След его Ярок..!..Дети Индиго..были здесь..
Александра (Саша) Евгеньевна Путря (2 декабря 1977, Полтава — 24 января 1989, Полтава) — юная художница из Полтавы. За свою короткую жизнь создала 2279 работ — 46 альбомов с рисунками, шаржами и стихами, чеканки, вышивки, поделки из пластилина, мягкие игрушки, изделия из бусинок и разноцветных камушков, выжигание по дереву. Делала даже технические чертежи, которые должны были, по её мнению, помочь взрослым достичь Луны и сделать асфальтовое покрытие дорог без трещин. Умерла в возрасте 11 лет от лейкемии.
ругать..зачем?..это твоё частное мнение..имеет право быть!...А так..кто-то скажет и иначе..пострадали за грехи родителей!И такое говорят..суть в другом..человечек пришёл в Мир,оставил След,страдал....да,ушёл в лучший мир!Карма..не моё..не буду судить!..(шёпотом..хрень конечно..эта карма!)
...Но вот зима, и чтобы ясно было, что происходит действие зимой, я покажу, как женщина купила на рынке ёлку и несёт домой, и вздрагивает ёлочкино тело у женщины над худеньким плечом. Но женщина тут, впрочем, ни при чём. Здесь речь о ёлке. В ней-то всё и дело. Итак, я покажу сперва балкон, где мы увидим ёлочку стоящей как бы в преддверье жизни предстоящей, всю в ожиданье близких перемен. Затем я покажу её в один из вечеров рождественской недели, всю в блеске мишуры и канители, как бы в полёте всю, и при свечах. И наконец, я покажу вам двор, где мы увидим ёлочку лежащей среди метели, медленно кружащей в глухом прямоугольнике двора. Безлюдный двор и ёлка на снегу точней, чем календарь нам обозначат, что минул год, что следующий начат. Что за нелепой разной кутерьмой, ах, Боже мой, как время пролетело. Что день хоть и длинней, да холодней. Что женщина... Но речь тут не о ней. Здесь речь о ёлке. В ней-то всё и дело. --------------------------------------- Каждый выбирает для себя
Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку - каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы. Шпагу для дуэли, меч для битвы каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе щит и латы, посох и заплаты. Меру окончательной расплаты каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя... Выбираю тоже - как умею. Ни к кому претензий не имею. Каждый выбирает для себя.
Кровь пульсирует в висках. Хочу сказать, что это пуля, застрявшая в слишком крепком черепе, ломится сквозь непробиваемую кость и не может вылететь наружу, чтобы вырыть своим движением сквозное отверстие, подобное строке. В голове похороны слепой тишины. Ее хоронят в темноте. Никто не плачет, потому что никто не пришел ее оплакать. Вытащить слово из такого спрессованного молчания так же невозможно, как вытащить кирпич из сплошной кирпичной стены. Освобожденная смерть слова — но что это значит, я не понимаю.
Какой-то мутной частью сознания, дневной частью ума, я понимаю, что это полный бред. Но именно такая смесь неосознанной речи и пульсирует у меня в висках. Подобное происходит с человеком, когда он переходит на ослепительный крик. Сила его голоса так овладевает им — ведь не всегда он ее слышит, чаще всего он ее подавляет, упаковывает в равновесие, — что крик, вырвавшийся, как птица из грудной клетки, утрачивает направление, причинность, взаимосвязь со слушателями. Я хочу говорить тем, что не понимаю. Немота мысли в заговоре с обратным трением слов. Такова ночь.
Я хочу говорить о том, что предшествует самой речи. Если я скажу то, что я хочу сказать, то не утратит ли оно свою первичную прямоту невысказанности и не станет ли чем-нибудь иным? Именно это сомнение не дает мне двинуться дальше, и потому я говорю о том, о чем молчу. Так иногда смотришь во внешнюю пропасть мира, и обязательно что-нибудь найдется такое, что способно уместить твой взгляд на себе и никак не в себе. Ты проваливаешься в этот безликий, безымянный объект, не соединяя его ни с одной мыслью. Ты смотришь для того лишь, чтобы чувствовать дистанцию неосязаемой пустоты между вами. Взглядом призываешь не сам предмет, а именно это расстояние отдаленности.
Можно представить себе рассказ о каком-нибудь событии или путешествии. Но как рассказать о том событии, которое еще не произошло и неизвестно, произойдет ли вообще? О путешествии повествуют только после возвращения из того места, в котором побывали. Я же хочу рассказывать о месте, в котором не был и никогда не буду. Но при этом я не хочу впадать в сентиментальность вымысла и идти по краю переходящей точности. Такая попытка разговора сравнима еще с чтением в темноте. Многие действия даются нам с большей концентрацией, когда мы закрываем глаза. Например, слушать музыку, чувствовать на лице тепло горного солнца. Так вот я хочу закрыть глаза и писать, а заодно и читать ненаписанные фразы молчания. Потому что, когда смотрю в наружность, собственное зрение отвлекает меня от подлинного зрения. Так, как я и говорил, избыток силы кричащего голоса оглушает внутренний слух, и уже не слышно, слышит ли тебя постороннее окружение.
Нет, кровь в голове уже не пульсирует. Невысказанный бред, словно тяжелый камень, привязан к телу ума и медленно тянет его на морское дно сна. Пока еще я сопротивляюсь. Но сопротивление вызывает усталость. Разумность завтрашнего дня возвращается в речь со скоростью дыма. Она появляется во фразах «веки тяжелеют», «настольная лампа смотрит желтоватым светом на книжный бардак поверхности», «время, сжатое в точку».
Глубокий человек ложится в помятую постель и наконец-то освобождается от своей тени. Они находят приют друг в друге, как долгосрочные муж и жена. Спокойной ночи, вчерашняя жизнь. Пусть тебе приснится завтрашний омут неба.<,..>
Это было уже слишком. Гаврик не выдержал: - Дай честное благородное слово, что никому не скажешь! - Честное благородное слово, - быстро, не моргнув глазом, сказал Петя. - Побожись! - Ей-богу, святой истинный крест! А что? - Я тебе что-то скажу. - Ну? - Только ты никому не скажешь? - Чтоб я не сошел с этого места! - Побожись счастьем! - Чтоб мне не видать в жизни счастья! - с готовностью проговорил Петя, от любопытства крупно глотая слюни, и для большей верности быстро прибавил: - Пусть у меня лопнут глаза! Ну? Гаврик некоторое время шел молча, сопя и отплевываясь. В нем все еще продолжалась борьба с искушением. Но искушение побеждало. - Петька, - сказал Гаврик сипло, - перекрестись на церкву. Петя, сгоравший от нетерпения поскорее услышать секрет, стал искать глазами церковь. Как раз в это время мальчики проходили мимо Старого христианского кладбища. Над известняковой стеной, вдоль которой расположились продавцы венков и памятников, виднелись верхушки старых акаций и мраморные крылья скорбных ангелов. (Значит, и вправду Ближние Мельницы находились в тесном соседстве со смертью, если путь к ним лежал мимо кладбища!) За акациями и ангелами в светло-сиреневом пыльном небе висел голубой купол кладбищенской церкви. Петя истово помолился на золотой крест с цепями и проговорил с убеждением: - Святой истинный крест, что не скажу! Ну? - Слышь, Петька... Гаврик кусал губы и грыз себе руку. У него в глазах стояли слезы. - Слышь, Петька... Ешь землю, что не скажешь! Петя внимательно осмотрелся по сторонам и увидел под стеной подходящую, довольно чистую землю. Он выцарапал ногтями щепотку и, высунув язык, свежий и розовый, как чайная колбаса, положил на него землю. После этого он вопросительно повернул выпученные глаза к приятелю. - Ешь! - мрачно сказал Гаврик. Петя зажмурился и начал старательно жевать землю. Но в этот миг на дороге послышался странный нежный звон. Два солдата конвойной команды, в черных погонах, с шашками наголо, вели арестанта в кандалах. Третий солдат, с револьвером и толстой разносной книгой в мраморном переплете, шел сзади. Арестант в ермолке солдатского сукна и в таком же халате, из-под которого высовывались серые подштанники, шел, опустив голову. Ножных кандалов не было видно - они глухо брякали в подштанниках, - но длинная цепочка ручных висела спереди и, нежно звеня, била по коленям. То и дело арестант подбирал ее жестом священника, переходящего через лужу. Выбритый и серолицый, он походил чем-то на солдата или на матроса. Было заметно, что ему очень совестно идти среди бела дня по мостовой в таком виде. Он старался не смотреть по сторонам. Солдатам, по-видимому, тоже было совестно, но они смотрели не вниз, а, наоборот, вверх, сердито, с таким расчетом, чтобы не встречаться глазами с прохожими. Мальчики остановились и, открыв рты, разглядывали косо посаженные бескозырки солдат, синие револьверные шнуры и ярко-белые ножи качающихся вместе с руками шашек, на кончиках которых ослепительно вспыхивало солнце. - Проходите, не останавливайтесь, - не глядя на мальчиков, сказал сердито солдат с книгой. - Не приказано смотреть. Арестанта провели. Петя вытер язык рукавом и сказал: - Ну? - Чего? - Ну, теперь скажи. Гаврик вдруг злобно посмотрел на приятеля, с ожесточением согнул руку и сунул заплатанный локоть Пете под самый нос: - На! Пососи! Петя глазам своим не поверил. Губы у него дрогнули. - Я ж землю кушал! - проговорил он, чуть не плача. Глаза Гаврика блеснули диким лукавством, и он, присев на корточки, завертелся юлой, крича оскорбительным голосом: - Обманули дурака на четыре кулака, на пятое стуло, чтоб тебя раздуло! Петя понял, что попал впросак: никакой тайны у Гаврика, разумеется, не было, он только хотел над ним посмеяться - заставить есть землю! Это, конечно, обидно, но не слишком. В другой раз он выкинет с Гавриком такую штуку, что тот не обрадуется. Посмотрим! - Ничего, сволочь, попомнишь! - с достоинством заметил Петя, и приятели продолжали путь как ни в чем не бывало. В.К. Б.п.о.
Внимание! Уважаемые посетители сайта mfd.ru, предупреждаем вас о следующем: ПАО Московская Биржа (далее – Биржа) является источником и обладателем всей или части указанной на настоящей странице Биржевой информации. Вы не имеете права без письменного согласия Биржи осуществлять дальнейшее распространение или предоставление Биржевой информации третьим лицам в любом виде и любыми средствами, её трансляцию, демонстрацию или предоставление доступа к такой информации, а также её использование в игровых, учебных и иных системах, предусматривающих предоставление и/или распространение Биржевой информации. Вы также не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию для создания Модифицированной информации предназначенной для дальнейшего предоставления третьим лицам или публичного распространения. Кроме того, вы не имеете права без письменного согласия Биржи использовать Биржевую информацию в своих Non-display системах.
