Boomin.ru – интернет-журнал об инвестициях в растущие российские компании. В ленте новостей сайта – все важнейшие мировые, российские и региональные новости экономики, в статьях – конкретные рекомендации и аналитика, в разделе бизнес-мнения – опыт собственников бизнеса от первого лица. Наша площадка открыта для публикаций по обозначенным темам от всех участников рынка.
Генерального директора ГК Cbonds Сергея Лялина участники рынка и представители СМИ окрестили «человеком-брендом». Больше 20 лет назад он первый, кто не побоялся взяться за абсолютно неразвитую тогда в России тему — корпоративные облигации. И не только написал диссертацию, но и собрал, автоматизировал и сделал доступной информацию о рынке, который буквально через полтора года вырос более чем в 3,5 раза. 16 апреля Cbonds проведет конференцию «Инструменты финансового рынка для корпораций и компаний МСП» в Новосибирске, информационным партнером которой выступил Boomin. В преддверии мероприятия мы побеседовали с Сергеем Владимировичем — человеком, открывшим мировой облигационный рынок широкой аудитории.
— Про историю создания Cbonds вы не раз рассказывали в интервью. А вот какова история создания «нового Cbonds»? Чего ожидать пользователям от нового сайта?
— Мы немного изменили концепцию: главная страница теперь служит посадочным лендингом, который рассказывает, что есть на сайте. А все основные функции: поиск акций и облигаций, индексы, free search, новости, аналитика — все работает в прежнем режиме.
— Почему возникла идея переделки? Есть какие-то новшества, которых не было на прежнем сайте?
— Во-первых, любой сайт раз в несколько лет нуждается в обновлении, в новой платформе. Это как со строительством дома: вы построили дом, потом решили пристроить веранду, потом второй этаж, потом третий этаж, а потом удивляетесь, что все трещит по швам, вода не поступает, свет не включается и так далее. С интернет-проектами та же история: раз в несколько лет их нужно кардинально переделывать.
Во-вторых, есть существенное отличие в позиционировании нового сайта. Если раньше Cbonds был ориентирован только на облигации, сейчас мы постепенно расширяем профиль: там есть и акции, и огромная база макроэкономических индексов, и финансовая отчетность эмитентов, и информация о владельцах компаний, скоро появятся деривативы, ETF.
Рынок растет, вместе с ним развиваемся и мы. Cbonds сейчас — это про фондовый рынок в целом. А с расширением поля деятельности, мы расширяем и аудиторию.
— Ваш ресурс открывает для пользователей не только российский рынок, но и западные. На данный момент какие страны охвачены?
— Изначально Cbonds охватывал Россию, довольно быстро добавились страны СНГ. Emerging Markets (прим. развивающиеся рынки) мы стали заниматься примерно 10 лет назад. Более-менее полные данные по евробондам этих стран мы добавили в 2011 году.
Сейчас в плане информации об облигациях и акциях мы покрываем весь мир. Любой бонд Зимбабве, Боливии, Коморских островов вы найдете на Cbonds. Другое дело, что чем дальше от нашего домашнего и ключевых мировых рынков, тем глубина информации будет меньше. Данные по выпуску вы найдете, но, например, рейтинг и финансовая отчетность эмитента могут отсутствовать.
Поэтому по географическому охвату мы покрываем практически весь мир, но по глубине и качеству информации выигрывают Россия и страны СНГ — наш корневой, домашний рынок.
— А если говорить про аудиторию Cbonds, вы ведь работаете не только с российскими подписчиками, но и с иностранными. Какой процент они занимают от общего числа?
— Если грубо, то сейчас соотношение по подписчикам Россия/не Россия примерно 50/50, а еще лет 6-7 назад было 80/20. За последние годы иностранная аудитория росла быстрее. И к концу этого года, возможно, зарубежных подписчиков станет даже больше, чем российских.
— А почему это происходит? Это проявление интереса иностранных инвесторов к российскому рынку?
— Не только к российскому, мы же охватываем все. Прежде всего, иностранных инвесторов привлекают Emerging Markets в целом, отчасти они проявляют интерес к американскому рынку, но у нас есть и аргентинские подписчики, которым интересны аргентинские бонды — такие истории тоже бывают.
— По сути, получается, что сейчас Cbonds — полноценное международное информационное агентство, которое в определенной нише составляет конкуренцию тому же Bloomberg, но имеет свою специализацию?
— Да.
—Интересно поговорить про развитие IT. Сейчас, во времена, когда слово «информационные» уже практически не употребляются без слова «технологии», это особенно актуально. Cbonds был первопроходцем, все остальные позже начали развиваться в этом направлении. Над чем вы сейчас работаете, что планируете?
— У нас своя команда программистов порядка 15 человек, плюс аутсорсинг.
Развитие Cbonds именно как IT-компании — наш приоритет. В прошлом году мы получили статус резидента «Сколково». Заявленный нами проект — создание абсолютно нового информационно-аналитического терминала. Главная идея, которую мы развиваем на протяжении многих лет, — это накопление данных, и что особо важно — установление связей между ними.
Когда у тебя сосредоточены в одном месте и акции эмитента, и его облигации, и финансовая отчетность, и новостной поток о нем в СМИ и соцсетях, и много чего еще, это рисует целостную картину его деятельности. Инвесторы тем самым получают максимально полную информацию необходимую для понимания, что происходит «в» и «вокруг» компании, в каком направлении будет развиваться эта история, есть ли сигналы для беспокойства и т.д.
Поэтому наш главный путь развития — это увеличение объема данных и связей между ними. Именно это помогает осознать, что означает та или иная информация. Например, в Telegram написали что-то про компанию, и это может привести к тому, что курс ее акций вырастет.
— А как вы работаете с Telegram, как обрабатываете информацию: используете автоматизацию, IT-ресурсы?
— Мы сейчас работаем с огромным количеством информационных потоков — из разных источников. Наша задача — их систематизировать. Сбор, хранение и обработка данных — это, безусловно, автоматизированный процесс. У нас он поставлен на очень высоком уровне и, конечно, будет развиваться и дальше. Если говорить конкретно про автоматическую обработку телеграм-чатов и каналов, это, скорее, взгляд в будущее. Прямо сейчас мы этого не делаем, но мы не стоим на месте. Пока же используем человеческие ресурсы, на сегодняшний день это максимально эффективно.
— Меняется сайт, растет аудитория. Изначально вы один «делали» Cbonds, и уже по мере развития площадки стала формироваться команда. Кто сейчас осуществляет проект в онлайн- и офлайн-форматах?
— Конечно, как и в любом бизнесе команда очень важна. В нашей — есть несколько ключевых людей: это мой заместитель Константин Васильев, коммерческий директор Сергей Зобов, руководитель направления конференций Анастасия Сапачёва, руководитель международного аналитического покрытия Дима Алексеев. Да, я бы всех с удовольствием перечислил, кто со мной работает.
Я искренне считаю, что у нас крутая профессиональная команда!
— «Российский облигационный конгресс» и выпуск журнала Cbonds Review, ваши офлайн-проекты, — это имиджевая составляющая или доходная часть бизнеса?
— Cbonds Review все-таки не воспринимается нами как самостоятельный бизнес. И по сути своей то, что журнал распечатывается физически на бумаге, — это дань традиции, больше имиджевая история. Поэтому я бы не назвал это офлайн-бизнесом.
Что касается конференций, да, безусловно, это отдельное, достаточно большое и важное для нас направление. Под конференции у нас выделена отдельная небольшая команда, ее возглавляет Анастасия Сапачёва. На данный момент могу сказать, что мы — лидеры в организации публичных мероприятий по тематике рынков капитала в России и СНГ.
И сейчас это самостоятельный бизнес, по которому мы считаем и формируем отдельный P&L (англ. profit & loss, отчет о прибыли и убытках). Более того, IT-направление — сегмент хороший, быстро растущий, но любой IT-бизнес в современном мире — игра практически с нулевой доходностью, потому что то, что ты зарабатываешь, ты вкладываешь в его дальнейшее развитие. А конференции — это на языке бизнеса cash cow, дойная корова, которая генерирует некую реальную прибыль, которую можно использовать.
—Долгое время «Российский облигационный конгресс» был «закрытой» тусовкой: инвестбанкиры, брокеры, аналитики... Расстановка сил на рынке меняется: стремительно растет доля частных инвесторов. Как вы считаете, будет ли меняться аудитория конгресса в связи с этим? Откроет ли он свои двери и для представителей частных инвесторов или останется камерным?
— Я бы сказал, что она уже меняется, потому что появляется все больше небольших эмитентов — представителей малого и среднего бизнеса, которым раньше наши конференции были абсолютно не интересны, а сейчас они готовы приезжать, участвовать, ставить свои стенды, рассказывать о себе.
Еще лет пять назад запрос от частного лица на участие в наших мероприятиях вызывал абсолютное удивление. А сейчас уже есть определенное количество участников, которые выступают как частные инвесторы. Им интересен этот рынок, они в него инвестируют.
— Идет расширение участников конгресса как со стороны эмитентов, так и со стороны частных инвесторов?
— Я не скажу, что у нас так уж много частных инвесторов сейчас, отчасти потому что наше мероприятие — недешевое удовольствие. Мы не хотим уходить в масс-маркет. Для физических лиц есть льготы, но участие все равно стоит относительно недешево. Я не думаю, что мы трансформируемся в конгресс частных инвесторов, но то, что такая группа участников появилась — это факт.
— А вы планируете развивать этот формат в регионах? Региональные сессии в Новосибирске и Екатеринбурге — это первые ласточки? Как вы оцениваете перспективы этого направления, и почему вам стали интересны регионы?
— Когда я только начинал конференционный бизнес, а это было давно, в 2003 году, основным организатором конференций по теме рынка ценных бумаг был одноименный журнал «Рынок ценных бумаг». Его возглавлял мой хороший знакомый Александр Коланьков. Тогда они довольно активно проводили, в том числе и региональные конференции. У них был федеральный инвестиционный форум в Москве, а были региональные — в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Казани, Новосибирске, поскольку там было сосредоточено определенное количество клиентов — брокерских, инвестиционных, управляющих компаний, пусть в меньшем количестве, чем в Москве, но тем не менее. Проведение региональных мероприятий тогда имело смысл.
Потом начался центростремительный процесс, когда все «потоки» на российском рынке капиталов начали стекаться в Москву. В какой-то момент практически не осталось региональных брокеров и инвестбанков. В свою очередь, эмитентами, на том же рынке облигаций, были в основном только крупные федеральные компании со штаб-квартирами в Москве. Поэтому мероприятия в регионах стали неактуальными. Даже наш «Российский облигационный конгресс» физически проводится в Санкт-Петербурге, но, по сути, это московская конференция, т.к. 80% участников приезжают на нее из столицы. И для москвичей это просто возможность смены привычного антуража.
Как мне кажется, обратный процесс начался 2-3 года назад, когда облигационный рынок существенно модифицировался: на нем появилась большая прослойка частных инвесторов, стали появляться инвесторы, проявляющие интерес к ВДО. Соответственно, стали появляться эмитенты, чьи выпуски как раз можно отнести в эту категорию, — чаще всего это не очень большие компании, зачастую региональные.
Рынок облигаций довольно для широкого круга локальных бизнесов стал чем-то вполне доступным, а не из ряда фантастики, как было раньше. Кроме этого стали появляться финансовые институты именно в регионах: «Юнисервис Капитал» в Новосибирске, Grott Björn в Екатеринбурге и т.д. Процесс стал децентрализироваться. И, как мне кажется, сейчас снова возникла потребность, и появился смысл проводить конференции в различных городах, нацеленные именно на региональный бизнес.
Для нас мероприятия, которые мы будем делать в апреле в Новосибирске и в июне в Екатеринбурге, — своего рода тест. Мы хотим опробовать, насколько эта концепция окажется жизнеспособной — финансово окупаемой, а главное — интересной аудитории. Пока мы заявили две конференции, и если будем довольны итогами, попробуем делать такие сессии на регулярной основе и тиражировать в других регионах.
— Вы как-то сказали, что «информация — это то, от чего отказываются в последнюю очередь». Сработало ли это правило и в коронакризис, как это было в предыдущие разы? Или развитие направления онлайн-семинаров Cbondsс эмитентами, пик популярности которых как раз пришелся на пандемию, было связано с необходимостью переключаться на другие виды деятельности?
— В марте-апреле прошлого года, когда нас настигла первая волна коронакризиса, стало понятно, что традиционные офлайн-конференции, которые мы проводили, какое-то время будут на паузе. Что интересно, для нас она закончилась раньше, чем для всех остальных: первое мероприятие мы провели уже в августе. Но в апреле было вообще не понятно, насколько длительной будет самоизоляция, и будут ли вообще конференции до конца года. Поэтому моя прекрасная конференционная команда на какое-то время осталась без работы, и нужно было к чему-то приложить их усилия, чтобы они не бездействовали, и у них не было сомнений в том, что они нужны и важны. Поэтому родилась идея проводить онлайн-семинары. Мы нащупали очень интересный формат, и очень скоро прямые эфиры с эмитентами трансформировались в отдельную бизнес-единицу.
Я считаю, что это такой абсолютный win-win — двойной, даже тройной выигрыш. Для нас — это перспективное направление бизнеса. Для эмитента — это хорошая возможность рассказать о себе в структурированном интервью и получить профессионально смонтированный видеоматериал по итогам встречи. Для инвестора — это возможность увидеть, почувствовать на уровне интуиции, насколько эмитент ему нравится или нет.
Я об этом формате думал и раньше, но все упиралось в необходимость студии, съемок и так далее. А благодаря пандемии онлайн-трансляции стали абсолютно естественными. Кроме того, проведение семинаров на онлайн-площадках, в том же Zoom, делает их доступными более широкому кругу эмитентов, в том числе в регионах: не нужно куда-то лететь, организовывать съемку и т.д. Соответственно, и интерес к этому формату достаточно большой.
— Как в целом Cbonds пережил этот коронакризисный год? Все уже подвели финансовые итоги?
— Мы его пережили достаточно ровно: какие-то направления выстрелили, какие-то наоборот.
У нас где-то на март-апрель-май прошлого года пришелся всплеск интереса к подписке на наши данные. В значительной степени потому, что в эпоху значительной турбулентности людям в большей степени нужна структурированная информация.
В плане офлайн-конференций — была просадка. Хотя, как я уже отмечал, мы возобновили нашу программу мероприятий уже в августе и даже провели в декабре «Российский облигационный конгресс» в Санкт-Петербурге, но снижение показателей было достаточно значительным. Если у нас раньше было 700 и более участников, то в прошлом году примерно 350. Двукратное уменьшение, конечно же, повлияло на выручку.
В итоге, с учетом плюса по IT-части и просадки по конференциям результат в целом по году получился достаточно неплохим.
— Про «шкуру главного редактора» Cbonds Review расскажите поподробнее. Сложно было работать хоть и на специфичном, но все-таки гуманитарном поприще человеку с экономико-математическим образованием? Помогла ваша любовь к литературе, в частности поэзии Серебряного века, в работе над журналом?
— Я не только Серебряный век люблю, еще и Бродского, например, очень люблю. Я закончил одну из лучших математических школ Санкт-Петербурга, у нас был значительный упор на этот предмет, но у меня и с гуманитарными науками все было хорошо. Литературу я всегда любил, поэтому работа с текстами — написание и редактура — вполне мое.
— Вы были настолько увлечены журналом, или это скорее вынужденная мера?
— Я, как руководитель компании, свою роль вижу в том, чтобы развивать новые направления. Мне интересно запустить новый проект, интересно, чтобы он заработал, а дальше мне важно это кому-то передать. Поэтому на этапе запуска журнала мне было интересно пройти этот путь самому, и я с удовольствием этим занимался. Надо отметить, что работа редактора — это довольно большой и тяжелый труд. При том, что тогда журнал выходил ежемесячно, это съедало огромное количество моего времени. После того как процесс был запущен, и началась стабильная работа, я нашел редактора и передал ему это направление.
— Вы несколько раз упомянули про акции. У многих эмитентов растет интерес к этому инструменту, акции появились и на Cbonds. Откуда эта тенденция, что такого нового происходит на рынке именно сейчас, что этот финансовый инструмент стал востребованным у эмитентов, которые про это раньше даже не задумывались?
— Про востребованность эмитентами — это, прежде всего, тема IPO. В этом плане в последние годы действительно произошли определенные подвижки: компании стали его проводить, и на рынке этому есть положительные примеры.
Я думаю, что в ближайшие несколько лет активность российских эмитентов в части IPO существенно вырастет.
Интерес к IPO возникает тогда, когда оценка компании рынком совпадает с ожиданиями собственника относительно ее стоимости. Каждый владелец уверен, что он гениален, что его детище должно стоить огромных денег. Потом он начинает его продавать, и выясняется, что денег получается не так уж и много. Отсутствие большого количества IPO в предыдущие годы означало, что собственники не готовы были за эти деньги продавать долю в своей компании. А сейчас рост первичных публичных размещений продиктован тем, что владельцы рассматривают рыночные оценки своего бизнеса как вполне адекватные.
В феврале состоялось размещение дебютного выпуска ООО «СДЭК-Глобал». Планы эмитента на фондовом рынке этим не ограничиваются. Чаще всего «дух» компании определяют ее создатели, волей не волей транслируя собственные ценности, взгляд на жизнь и даже темперамент на свой бизнес. И чтобы понять его философию, уникальность и представить, что ждет его в будущем, иногда достаточно вернуться к истокам — поговорить с основателями. На этот раз мы побывали в гостях у члена совета директоров, одного из собственников СДЭКа Вячеслава Пиксаева.
— Ваш партнер Леонид Гольдорт в интервьюдля нашего портала рассказал о том, что СДЭК начался с вашей с ним встречи и обоюдному интересу к e-commerce.
—Мы познакомились будучи еще студентами, на Телецком озере в 1992 году. В то время, в 1995-1999, Леонид занимался модным тогда направлением — Herbalife. В 1999-м году он заинтересовался новой идеей, тоже из области сетевого маркетинга, — IPSUM. Мне это тоже стало интересно. «Служба доставки экспресс-курьер» (СДЭК) началась именно с IPSUM. Французы предложили идею, по тем временам просто ошеломляющую: dot-com, который основывался на том, чтобы продавать саму «сеть». Смысл был примерно такой: «У нас есть миллион человек, мы собираем с этой сетки потребность на какой-то продукт, приходим к любому производителю и просим скидку 40% в обмен на годовой заказ, а дальше будем в своей сетке торговать этой скидкой». Я такого больше никогда нигде не слышал. Сама бизнес-модель была просто поразительна!
Они еще потрясли меня тем, что торговали несуществующим доступом в несуществующий интернет за 180 долларов от несуществующего провайдера. И у них это получалось! Они также продавали TV-box — это приставка к телевизору с возможностью выхода в интернет и покупки там товара. Первой моей инвестицией в СДЭК были два таких TV-box по 500 долларов плюс 180 долларов в несуществующий интернет. И как вы понимаете, осуществлять покупки в интернете через этот TV-box не было возможности, в этом и есть весь фокус MLM (multilevel marketing — многоуровневый или сетевой маркетинг). После этого мне пришлось их отбивать, вкладывая дополнительно личные инвестиции, как обычно и бывает. При этом мне очень понравилась сама идея, просто дико! Так что все началось благодаря IPSUM и французам, поразившим меня масштабом своего нестандартного подхода, по сути это и было зарождением e-commerce.
Дальше мы сели с Леонидом и начали думать о том, что нам нужны склады, нам нужно обеспечить клиентам возможность платить за товар (нужна финансовая инфраструктура) и нужна доставка. Решили начать с доставки.
— СДЭК — не просто бизнес, сейчас это уже бизнес с историей и философией. Давайте остановимся подробнее как раз на философии вашего бизнеса. Что отличает СДЭК от всех остальных?
Философия бизнеса у нас получилась гибридная. Каждый из собственников привнес что-то свое. Изначально у нас было очень много энергии. Мы сумели ее правильно направить, и это принесло свои плоды.
Я в свое время пытался определить факторы успеха компании. Первое — это, наверное, чутье. Именно оно лежит в основе тех невероятных совпадений, везения, если хотите, которые сопровождают СДЭК с момента основания. Например, еще на волне роста популярности электронной коммерции у нас был выкуплен домен edostavka.ru, это произошло в далеком 2000-м году. В России про это вообще мало кто думал тогда, а мы предчувствовали... А сама идея e-commerce была заложена изначально благодаря французам и IPSUM, именно они подтолкнули меня к мысли, что за этим будущее.
Второе — это желание постоянно развиваться. Хоть я сильно недолюбливаю MLM, но его элементы внесли в наше развитие свой вклад. Идея проста — эмоции работают. Именно они управляют ростом, ускоряют его темпы.
Третье — нестандартные для рынка бизнес-ходы, например, франшиза. Это направление у нас начало развиваться, когда к нам пришел Евгений Цацура.
И последний фактор — обучение. Это тоже, кстати, элемент MLM, основанный на эмоциях.
А главное — это то, что мы все, учредители, абсолютно разные! У нас возникают мировоззренческие трения, мы спорим, противопоставляем... И это всегда толчок для развития. А дальше мы совместно решаем, куда прикладывать усилия. Мы видим одну цель и следуем ей.
Например, изначально мы с Леонидом долго дискутировали о запуске франчайзинга. Евгений как раз застал те полтора года, когда мы оценивали перспективы этого направления. Но в 2009 году у нас впервые упала выручка: еще в 2008-м выручка была 210 млн, а в 2009-м — 197 млн. Тогда мы все-таки решили попробовать франшизу, которая к тому моменту долговое время откладывалась как «запасной вариант».
Франшиза как раз хорошо легла на эмоции, обучение и желание развиваться.
Взлет франшизы произошел в 2015 году, когда Forbes поставил СДЭК в рейтинг, и у нас партнеров по франчайзингу начало прибавляться по 200-600 в год, а до этого было всего по 40-60.
— СДЭК — ваше основное детище, параллельно вы развиваете «Национальную почтовую службу» (НПС), где являетесь единственным учредителем. Расскажите об этом подробнее: компания развивается под крылом «старшего брата» или это полностью самостоятельный бизнес? Нет ли конфликта интересов? Планируется ли дальнейшая интеграция этих направлений?
— В 2003 году я прочитал о том, какова себестоимость адресной почтовой рассылки (direct mail), на то время это был колоссальный рекламный канал, функционирующий в Европе и Америке в огромных объемах. Так вот, в структуре расходов на direct mail 70% занимает почтовая доставка и 30% — креатив и прочее. Я подумал, что эти 70% вполне могут стать нашими. После этого в структуре СДЭК появился отдел городской доставки.
Первые 3-4 года он практически не развивался, но затем мы его выделили в самостоятельный бизнес, начали им заниматься. Идеология «Национальной почтовой службы» — потеснить «Почту России» в сегменте письменной корреспонденции, сейчас он составляет около 45 млрд рублей в год. «Почта России» — была монополистом, а НПС стала ее альтернативой в этом направлении.
Больше всего писем рассылает государство физическим лицам: ПФР, приставы, ГИБДД, мировые судьи, ФНС — и мы имеем наглость теснить «Почту России» на монопольном рынке.
Мы продолжаем серию бесед с Русланом Башировым, начальником отдела ценных бумаг «Внешфинбанка», управляющего активами крупного частного клиента. На этот раз наш разговор вышел далеко за пределы фондового рынка и тем еще интереснее. Темы, затронутые нашим собеседником, точно не оставят никого равнодушным, даже если вы думаете по-другому. Как не оставляют равнодушным искренность, откровенность, способность иметь собственное мнение и не бояться его высказывать — глубоко, пронизывающе честно, открыто, обо всем и обо всех.
О конце капитализма
Все кругом предрекают конец капитализма. А я считаю, что он уже закончился. Закончился еще в 2008 году. И уже лет двенадцать как нет никакого капитализма.
Из-за этого нам нужно будет трансформировать финансовую и социальную систему каким-то образом, а вот каким — мы еще не знаем.
Вот вам простая задачка. Раньше сто крестьян обрабатывали надел земли, соответственно, все эти крестьяне кормили свои семьи с того, что обрабатывали, и общество было аграрным. Далее, если у них образовывался избыток продукции, они его продавали. Появились «бартерные сделки», а затем первое денежное обращение. Затем изобрели трактор, и этот же надел земли стало обрабатывать не сто, а два человека. А что стало с девяносто восьмью крестьянами, потребность в которых отпала?
Во-первых, многочисленные войны абсорбировали и убирали излишки мужского населения, а, во-вторых, после них произошла индустриализация: эти девяносто восемь крестьян трансформировались и превратились в промышленных рабочих. Появились фабрики и заводы, обозначилась потребность в более квалифицированном труде, но тоже многочисленном: огромное количество станков должно было обслуживать большое количество рабочих.
Идет промышленная революция, опять войны уменьшают численность населения, начинается научно-технический прогресс, и на завод приходит автоматизация. То, что на конвейере делали сто человек, сейчас делают десять с помощью роботов. Девяносто рабочих опять потеряли работу, потому что их заменили умные машины. Что происходит дальше? Куда делись эти люди?
А дальше они трансформировались «в сектор услуг»: превратились в парикмахеров, сантехников и т.д. Затем появилась сфера услуг очень узкой специализации: один занимается только унитазами, другой занимается только стиральными машинами. Кто-то делает массаж, кто-то делает массаж простаты, кто-то не делает вообще никакого массажа, а машет руками и говорит, что чинит энергетические поля. Появились психологи, визажисты, стилисты, дизайнеры. Появились всевозможные коучи, «инфоцыгане», которые научат тебя, как ничего не делать и зарабатывать миллионы долларов. Появились автогонщики, которые гоняют и им платят, пинатели кожаных мячей за деньги и т.д. Сектор услуг стал разбухать. Но он может раздуваться только за счет появления излишков денег. А они за счет чего появились в системе? За счет колоссального развития кредитования.
Америка стартанула в кредитовании с 70-х годов. Как получается: если у меня есть деньги только на еду, одежду и коммуналку, я не могу потреблять услуги. Но если у меня есть немножко лишних купюр, я начинаю потреблять многочисленные ненужные мне услуги. Реально ненужные. Посмотрите на женщин: лицо нужно обколоть, это стоит денег, ногти нужно сделать, волосы заламинировать, ресницы наклеить, сходить в SPA, сделать антицеллюлитный массаж, обертывания, иметь гардероб с кучей одежды и пошло-поехало.
Этим можно пользоваться, когда у тебя есть излишки денежных средств. У большинства их нет, но если предоставить им иллюзию излишка (кредит), то они будут потреблять это. Соответственно, из-за этого и пошло расширение сектора услуг, и в него попали люди, которые были «изгнаны» в свое время из производства. В Штатах он развивался с конца 70-х-начала 80-х годов и до 2008г.
А дальше происходит следующее: ты упираешься в порог кредитного лимита. Ты сталкиваешься с тем, что уже потратил все деньги, которые еще даже не заработал, и не можешь больше увеличивать долговую нагрузку. А когда ты уперся в долговой потолок, автоматически у тебя упирается в потолок и потребление. Оно не может расти — у тебя нет больше денег и зарабатывать больше ты не можешь. Американцы умудрились это сделать достаточно быстро — за 20 лет.
Каким образом можно при потолке кредитования увеличить потребление? Денег ты больше взять взаймы не можешь, потому что у тебя очень большие средства идут на обслуживание процентов и тела долга. МФО — не вариант, потому что ставка настолько высокая, что все твои доходы будут ей сжираться.
И как раз ставка тогда начинает играть главную роль: идет ее снижение центральными банками, чтобы ты мог каждый раз рефинансировать долг под более низкий процент, высвобождая часть денег в виде меньшей уплаты этих процентов на потребление. И ставки поехали вниз. В какой-то момент они упали до нуля в развитых странах Европы и Америке. И все - последняя возможность увеличения потребления закончилась.
Началось сжатие рынка услуг, и стали освобождаться лишние ненужные люди. И снова возникает вопрос: куда они все пойдут? Это основной вопрос капитализма — что делать с безработными?
Крестьяне — заводские рабочие — сектор услуг — кредитование — упираемся в потолок кредитования — уменьшение потребления за счет того, что ты потребил уже все услуги в долг, и тебе нужно его отдавать — долги тебе сделали практически под ноль, но они у тебя есть. Что делать дальше?
Есть два варианта. Первый — это Северная Африка, когда страны погружаются в пучину гражданских войн и революций, когда нищее население требует справедливости и равенства и начинает просто убивать друг друга под этими приятными лозунгами. Сунниты убивают шиитов, бедные убивают богатых, богатые убивают бедных. Так было в Ливии, которая рухнула в пучину гражданской войны, и ее отбросили в аграрное общество. Они снова стали на старт.
Второй вариант — базовый гарантированный безусловный доход. Без него невозможно сохранить целостность и стабильность государства — у людей нет денег. А им нужно есть, одеваться, оплачивать коммуналку и прочее. Базовый безусловный доход — единственный ключ к спасению. Но он противоречит основным принципам капитализма: от каждого по возможностям и каждому зарплату по способностям. Ты получаешь заработную плату за что-то.
Штаты сейчас по сути ввели этот базовый безусловный доход: афроамериканцы, которые раньше работали на сортировочных центрах «Амазона» и получали две тысячи долларов, при этом были заняты тяжелой физической работой, сейчас получают больше трех тысяч долларов, не работая вообще. И если раньше они уставали, приходили с работы и ложились спать, сейчас они сходят с ума от скуки: жрут наркотики, бунтуют, митингуют, что должны жить лучше. Есть огромное количество свободного времени и есть деньги — и это опять приводит к социальной нестабильности. Самое главное — это убивает любую инициативу. Зачем мне работать за 2400 долларов, если я могу не работать за 3600? Я могу на 30% увеличить свой доход, не работая. В Лас-Вегасе невозможно вызвать такси в аэропорт, потому что таксисту невыгодно работать на Uber — он зарабатывает больше с помощью обычных пособий. А это уже не капитализм, а совершенно другая система. Поэтому я и говорю, что капитализм закончился в 2008 году.
Сейчас центробанки печатают деньги, вбрасывают их в финансовую систему, ставки падают, но они гарантируют доход крупным банкам, у нас таким как СБЕР, ВТБ, Газпромбанк. Минфин продает ОФЗ, ЦБ дает деньги банкам под залог ОФЗ, ниже доходности самих ОФЗ — разница твоя. Вот тебе и вечный двигатель: «Покупайте ОФЗ — закладывай в ЦБ — опять покупайте ОФЗ — и опять закладывай в ЦБ» — и никакого риска. А зачем тогда нужно конкурировать на рынке, когда тебе деньги просто кладут в карман?
В Штатах и Европе давно уже так делается. Ты просто сидишь и ничего не делаешь — какая разница, ведь тебе деньги итак преподносят на блюдечке с голубой каемочкой — а это уже приводит к деградации. Если я не пользуюсь ногами, мышцы атрофируются. И когда нужно будет побежать, я даже поползти не смогу.
Все это напрочь убивает возможность реализации таланта, предпринимательскую инициативу, возможность людям, которые обладают какими-то качествами, быть полезными для общества, зарабатывать больше, развиваться. Зачем, если я могу просто так получать деньги?
И сейчас в мире происходит разрыв: есть финансовый сектор, есть реальный. Реальный — стагнирует и деградирует, финансовый — процветает. И в России мы приходим к такой же ситуации. Реальный сектор — нищета и убожество, финансовый сектор — миллиардные доходы на пустом месте.
Собеседник Boomin, начальник отдела ценных бумаг «Внешфинбанка» Руслан Баширов, — известная персона в финансово-инвестиционных кругах. Помимо банковской сферы Руслан управляет активами крупного частного клиента. Но сегодня мы поговорим вовсе не о том, «куда вложить» и «что купить»... Изначально мы планировали обычное интервью: придумывали темы, составляли вопросы. А потом поняли, что задавать стандартные вопросы такому нестандартному человеку как Руслан совершенно бессмысленно. Руслан сам все рассказал: откровенно, глубоко — о фондовом рынке и не только.
Photo: Leipzig Free Tours by Dirk Pohlers
О смысле жизни и советах на фондовом рынке
Все задают один и тот же вопрос — о смысле жизни. Есть жизнь — «пустое время» между рождением и смертью, которое нужно чем-то занять, заполнить. Базовые потребности: работа, деньги, надо оплатить квартиру, купить еду, одежду. Когда денег становится больше и намного больше, у тебя появляются уже извращенные потребности: жажда постоянно тешить свое эго, тщеславие, высокомерие, за которые потом — «и возвысившиеся да унижены будут». Вот мы и заполняем это «пустое время».
А фондовый рынок, он как самая большая интересная игра, где ты можешь посоревноваться как с интеллектуалами, так и с полными дураками. И если в шахматах профессионал всегда будет профессионалом и будет выигрывать, на фондовом рынке иногда тебя обыгрывают дураки.
Поэтому я вообще никогда никому ничего не советую по одной простой причине, расскажу вам историю. В 2013 году мой приятель продал бизнес, и у него образовалось 100 млн рублей наличными. Что делать с ними? Я говорю: «Доллары покупать». Напомню, это был сентябрь 2013 года, и очень было похоже, что рубль плохо себя чувствует. Уже были предвестники апокалипсиса, но еще никто не понимал масштабы краха. И он купил доллары — 3 млн с копейками по 32 рубля где-то. И после этого в течение следующих 10 дней рубль укрепился к доллару еще на 1 рубль, и у него суммарный убыток составил 3 млн рублей, у него же доллары! В рублях было 100 млн, а стало 97.
Он мне звонил и говорил: «Зачем я тебя послушал, какой я дурак, зачем мне этот доллар нужен, Америка разорится, доллар исчезнет, проклятый доллар! Все! За неделю три миллиона! Это же дом, автомобиль, женщины!» — короче всячески третировал. А когда доллар в декабре стал 76, как бы и все. Никаких комментариев по этому поводу.
Зачем вообще люди просят советы? Все просто: мне нужно принять решение, но я не хочу брать на себя ответственность. Все проблемы людей от этого. Это как в детстве: ты нашкодил, убежал и спрятался в соседнюю комнату. И, не желая брать ответственность, люди ищут возможность получить от кого-то совет.
Например, я дал совет, и человек заработал денег. Он скажет: «Разумеется, он же профессионал рынка! В этом его функция и заключается: давать советы, чтобы я зарабатывал». Еще скажет, что не так уж и много получилось, какие-то копейки, в два-три раза депозит вырос всего. Но если он благодаря совету хотя бы немного потеряет, он будет брызгать ядом, проклинать и ругаться: «Да, чтобы ты сгорел в аду, да, я просто разорен, я потерял 15% депозита!» В таких случаях всегда проявляется асимметрия эмоций: когда ты получаешь прибыль, ты не испытываешь таких сильных чувств, как когда теряешь деньги. Это делает бессмысленными любые советы.
Я помню, в мае 2014 года я потерял 100 тысяч долларов от операций на фондовом рынке. Это был мой самый большой убыток. И когда я подвел итоги месяца, у меня началось предынфарктное состояние, сердце стало колотиться... Я стал считать в месячных зарплатах, мне стало дурно, я ночами не мог заснуть, не понимал, как я такое вообще мог сделать. Я испытывал невероятно сильную, безумную эмоциональную боль. И это жуткое состояние, стресс, чтобы от него избавиться, ты начинаешь смотреть на других людей, искать, на кого бы переложить ответственность: «Это не я, это не мои проблемы». Но именно я нес ответственность за те сделки, которые совершил, за те ошибки, которые допустил, это я потерял 100 тысяч долларов и не могу никого в этом обвинить.
Люди же хотят, чтобы кто-то давал им советы и потом нес за них ответственность, поэтому они обращаются к профессионалам. Вопрос в том, что фондовый рынок — это настолько динамичная система, что там практически нет профессионалов. Большинство, кто называет себя так, — это просто ученые люди, которые сегодня профессионалы, а завтра их смыло очередным дефолтом, банкротством и прочим.
Поэтому советы нужно давать только с выгодой. Если ты зарабатываешь от этого, ты будешь предлагать купить бумаги тех или иных компаний, а тебе за это будут платить деньги — это и есть выгода. А дальше наступает момент этический: насколько ты готов давать советы в ущерб другим? Ты предлагаешь заранее «обреченные» компании (и тогда это чистое мошенничество) или только «нормальные» компании — ты сам для себя выбираешь эту грань. Но все эти грани моральные, этические, на самом деле, — просто иллюзия.
Мы продолжаем цикл интервью об итогах 2020-го года эмитентов, которые активно работают на рынке ВДО. О том, куда были направлены привлеченные инвестиции, чего удалось достичь, с какими показателями компания завершает этот финансовый год и какие цели ставит на следующий — об этом и многом другом рассказал генеральный директор «Мосгорломбарда» Алексей Лазутин.
— Наше сегодняшнее интервью посвящено итогам уходящего года и планам на следующий. И первый вопрос: чем запомнился этот год для вас лично и для компании «Мосгорломбард»?
— Этот год запомнился, прежде всего, тем, что, несмотря на сильное давление внешней среды, мы продолжали работать. Это было очень сложно, но это сделало нас сильнее. Год выдался очень непростым. Начиная с конца февраля никто вообще не понимал, будет ли продолжать работать наш рынок в целом и «Мосгорломбард», в частности. Если говорить про ломбардную отрасль, то в части регионов ломбарды были закрыты, но в Москве, где представлена наша компания, они функционировали. С началом пандемии мы каждый день смотрели статистику новых случаев заболевания и реакцию властей, и продолжали работать, развиваться, открывать новые объекты и заниматься усовершенствованием бизнес-процессов. Наши сотрудники мужественно выходили на работу, выполняли свои обязанности, обеспечивали доступность денежных средств для тех, кто оказался в сложной ситуации, потерял работу и очень в них нуждается. Тем самым компания не только сохранила уровень экономических показателей на уровне прошлого года, но даже их увеличила.
— С какими результатами «Мосгорломбард» заканчивает год?
— Подводить окончательные итоги еще рано, отчетность будет только в апреле следующего года, но уже сейчас могу сказать, что по прибыли, несмотря на вложения в активное развитие, мы уже существенно превзошли показатели прошлого года.
Помимо этого, мы провели очень много внутренних настроек: установили программное обеспечение для выполнения требований Центробанка, которые вступят в силу в 2023г., настроили процессы, которые позволят увеличить наш портфель и его доходность. Уже в течение этого года портфель «Мосгорломбрда» увеличился на 30% по сравнению с прошлым.
Сейчас занимаемся внедрением скоринговых механизмов и разработкой системы лояльности.
— А что бы вы выделили как самое главное достижение этого года?
— Я считаю, что самое главное наше достижение — это то, что в объективно сложной для всех ситуации мы продолжили не только работу, но и интенсивное развитие — как количественное, так и качественное. Мы внедрили инновационные для ломбардного рынка инструменты, усовершенствовали бизнес-процессы и увеличили количество розничных объектов в три раза.
Изначально мы планировали в этом году рост численности наших ломбардов с 17 до 50. Сейчас уже открыто 50, думаю, до Нового года появится и 51-й. Мы предполагали, что это будут преимущественно сделки по слиянию и поглощению, но пандемия скорректировала наши планы: ломбарды были чуть ли не единственным активом, который работал в это непростое время, и многие их собственники пересмотрели оценку своего бизнеса в гораздо большую сторону. Поэтому нам стало выгоднее открывать собственные объекты с нуля, что мы и сделали.
Увеличить сеть в три раза — само по себе непросто, а сохранить при этом прибыльность — это высший пилотаж. Мы смогли.
В следующем году мы начнем активный диалог с действующими ломбардами Москвы и Московской области по поводу их покупки.
— Год был очень нетипичный для всех, можете ли вы выделить какие-то трудности, с которыми столкнулся «Мосгорломбард»?
— Негативным фактором для многих регионов, включая Московский, была пандемия. Но мы наоборот увидели в этой ситуации больше возможностей, потому что базовый актив у всех ломбардов в 90% случаев — это золото. А золото имеет свойство увеличиваться в цене во время таких катаклизмов международного значения. Стоимость золота, в том числе в рублях, с начала года выросла, что дало возможность ломбардному бизнесу увеличить портфель только за счет ценового фактора.
При этом в разгар пандемии хорошо сработали только те ломбарды, в которых уже были внедрены системы безналичных платежей. В «Мосгорломбарде» это сделали заранее, и даже если человек находился в другом регионе на самоизоляции, он мог беспрепятственно заплатить проценты через личный кабинет на сайте или мобильном приложении, чтобы не потерять свое изделие, находящееся в залоге. А у ломбардов, не обеспечивших людям такую возможность, все сложилось гораздо хуже. Многие из-за отсутствия электронных платежей потеряли клиентов и даже портфели, оказались почти на грани разорения. Новые технологии, безусловно, способствуют развитию, и те, кто их не использует, в процессе консолидации не смогут выдержать конкуренцию и выполнить все требования регулятора. Им придется продавать бизнес либо уходить в смежные сегменты.
— Есть несколько отраслей, показавших рост во время глобального кризиса, — это факторинг, ломбарды и МФО. Насколько я понимаю, этот год был для вас этапом бурного развития, которое вы собираетесь продолжить...
— Не могу сказать за всех, но мы будем развивать наши действующие объекты, открывать новые и в среднесрочной перспективе до конца 2022 года планируем иметь до 200 объектов в Москве и Московской области.
— Какие еще цели вы себе ставите на 2021 год?
— Основная задача в 2021 году — это сохранить прибыльность компании с учетом довольно бурного развития. Я думаю, что это нам удастся. Через год у «Мосгорломбарда» должно быть не менее ста розничных объектов, которые мы частично планируем приобрести, а частично построить с нуля. Мы будем продолжать наращивать портфель как за счет наших классических инструментов (того же золота), так и за счет увеличения доли техники и меховых изделий. Возможно, в ближайшем будущем откроем еще и автоломбардное направление и будем принимать в залог автомобили.
Также у нас много идей по внедрению различных технологий. Мы планируем сохранить свое первенство как инновационного лидера. У нас есть эксклюзивный контракт с компанией, которая разработала и производит роботизированные ломбарды — уникальную технологию, не имеющую аналогов в мире на текущий момент.
Это новинка, которая уже получила одобрение в Центробанке. На данный момент в ЦБ есть внутренняя дорожная карта по изменению нормативно-правовых актов с целью внедрения таких золотоматов. Они уже прошли серьезные испытания в Гознаке и признаны готовыми к эксплуатации.
Сейчас данные автоматы работают как диагностические устройства. Технически они готовы, осталось дождаться изменения нормативных правовых актов, чтобы использоваться их в полную силу. Один автомат установлен в Гознаке, в магазине, который там работает, а второй — в одном из Торговых центров микрорайонного масштаба Москвы. На сайте «Мосгорломбарда» есть интерактивная карта, на которой выделены эти объекты, и каждый желающий уже может съездить и сам увидеть «ломбард будущего».
Пока мы не включаем эту технологию в нашу бизнес-модель с точки зрения получения дохода, так как потребителям нужно время, чтобы привыкнуть пользоваться данными устройствами, как мы раньше привыкали к банкоматам. Это, возможно, займет несколько лет. Когда это произойдет, у «Мосгорломбарда» уже будет преимущество — эксклюзивная возможность использования данных устройств в Москве и Московской области. В долгосрочной перспективе это позволит увеличить и долю рынка, и покрытие.
— То есть как только регулятор «даст добро», вы начнете тиражировать технологию и приучать клиентов к новому формату работы?
— Да, мы совместно с компанией-производителем данных устройств увидели, что спрос на них есть не только среди ломбардного сообщества, но даже у банковской розницы. Если у банка во множестве его подразделений есть свободные площади, рядом с банкоматами можно установить наш золотомат, и он будет продавать и покупать монеты, а позднее и выдавать займы под залог ювелирных изделий.
Это отдельная тема, которая со временем имеет существенный потенциал международного развития. Уже сейчас запросы на приобретение поступили более чем из 20-ти стран. Когда разработчик сможет увеличить объем производства, ими можно будет покрыть весь мир.
Но это в будущем, а в следующем году «Мосгорломбард» планирует установить 10-15 машин. Если регуляторная система позволит, процесс будет полностью автоматизирован, если нет, то там будет человек, а машина будет производить только диагностику ювелирных украшений, хранить и выдавать денежные средства.
— Как ваши роботы оформлены юридически? Что дает вам эксклюзивное право продвигать эту технологию?
— У нас есть соглашение с разработчиком, дающее «Мосгорломбарду» эксклюзивное право на приобретение и использование этих устройств. Нас давно связывают партнерские отношения: генеральный директор компании-производителя состоит в совете директоров и является одним из акционеров «Мосгорломбарда».
— Давайте перейдем к вашей деятельности как эмитента. Вы выпустили коммерческие облигации, чего вам удалось достичь за счет привлеченных инвестиций? Смогли реализовать все намеченные цели?
— У нас было несколько задач, связанных с выпуском, которые решены. Дебютный выпуск мы сделали со ставкой 16% годовых, и это ниже той ставки, по которой компания кредитовалась до этого. За счет реализации облигаций мы существенно снизили средневзвешенную стоимость капитала.
Примерно половину выпуска мы направили на органическое развитие, открыв 34 новых объекта. Мы показали рынку, кто мы есть, что мы выполняем взятые на себя обязательства, развиваемся, причем успешно. Когда выйдет годовая отчетность, мы это подтвердим цифрами.
Сейчас мы зарегистрировали второй выпуск коммерческих облигаций, уже со ставкой 14% годовых, и спрос на эти бумаги уже превышает предложение. Выпуск биржевых облигаций также остается у нас в планах на следующий год.
Кроме того, мы смотрим в сторону листинга наших привилегированных акций. Это отдельный инструмент, который многие участники рынка не используют, но раньше и коммерческие облигации редко кто использовал в тех объемах, как сделали это мы. Мы одни из первых нашли с брокерами вариант поддержания ликвидности для коммерческих облигаций, что в 2019 году практически никто не делал. Сейчас и х можно приобрести и продать на внебиржевом рынке через соответствующих брокеров. Это только подтверждает то, что «Мосгорломбард» опережает рынок и с точки зрения использования долговых инструментов.
Возвращаясь к привилегированным акциям, я считаю, что у них есть потенциал, потому что у акционеров компании очень лояльное отношение к дивидендной политике — большая часть прибыли будет направлена на выплату дивидендов. Технически мы не увидели ограничений по размещению привилегированных акций. И даже если это будет биржевая история, мы получим еще один финансовый инструмент и, возможно, продемонстрируем всему рынку его преимущества.
— Нас читают не только инвесторы, но и начинающие эмитенты. Что вы можете посоветовать тем, кто только присматривается к облигационному рынку и к рынку капитала в целом?
— Я бы посоветовал вообще никого не слушать, потому что очень много различных идей выдвигается со всех сторон, когда ты в начале пути. Но чаще всего они ничем не подкреплены, особенно когда никто из твоего окружения этого еще не делал. Нужно просто засучить рукава и двигаться в выбранном направлении, не обращая внимания ни на внутренние факторы, ни на внешние. Брать и делать, проходя через все предписанные в законе этапы.
А если бояться и ничего не делать, то ничего и не произойдет. Мы свои первые коммерческие облигации выпустили даже без привлечения внешних организаторов, брокеров, исключительно силами своего юридического департамента. Это редкость для рынка, но мы смогли.
— Чего бы вы пожелали нашей аудитории в Новом году?
— В первую очередь, конечно же, здоровья, здоровья и еще раз здоровья в это непростое время! Кто бы что ни говорил, это главное. И семейного счастья, ведь все, что мы делаем, мы делаем для семьи, для наших близких. Следующий год — год быка, а бык, как известно, символ увеличения стоимости активов. Сейчас ситуация более благоприятная, чем в начале этого года. Несмотря на то, что произошло, рынок ВДО развивается даже более бурно, чем в прошлом году, когда не было пандемии. Поэтому всем участникам рынка я желаю реализации намеченных планов!
Конец года — время подведения итогов и построения планов на будущее. Мы решили поговорить с эмитентами и из «первых уст» узнать, чем им запомнился уходящий год. Сегодня наш собеседник — управляющий партнер Global Factoring Network Алексей Примаченко.
— Чем запомнился уходящий год для компании и для вас лично?
— Нельзя сказать, что он запомнился только теми событиями, которые затронули нас всех: пандемией и самоизоляцией, это не так. Но именно они помогли максимально раскрыть наш потенциал. Самое главное, что хочется отметить, это то, что четкое и неукоснительное следование стратегии и целям, которые мы себе ставили еще в начале года, позволили нам в этих непростых условиях не только не растерять позиции, но и укрепить их, получить дополнительные навыки работы в новой экономической ситуации. Мы научились использовать эти внезапные изменения для развития новых возможностей в бизнесе.
Произошедшие тектонические изменения в экономике, как это ни парадоксально звучит, дали толчок для активного роста всей факторинговой отрасли и «ГЛОБАЛ ФАКТОРИНГ НЕТВОРК РУС», в частности. И в конце года, оглядываясь назад, мы понимаем, что, если бы не эти экстремальные условия, в которых жил практически весь мир, результаты могли быть не такими впечатляющими. Те испытания, которые принес этот год, позволили нам стать сильнее и лучше.
Да, мы хотим, чтобы этот год закончился и начался новый: у всех накопилась усталость и желание отдохнуть. В то же время на каникулы мы пойдем с чувством удовлетворения от осознания того, что у нас надежный бизнес, крепкая, эффективная и дружная команда, что у нас классные клиенты, что мы работаем на интересном, растущем, динамичном рынке. И здорово, что я на этом рынке уже 16 лет, а наша компания — 6-й год, и все лучшее еще только впереди.
— Что вы считаете главным достижением этого года?
— Ни один из наших сотрудников не заболел коронавирусом, мы проявляли максимальную осторожность и каждый день заботились о здоровье коллектива — это первое и самое главное наше достижение. Онлайн-инфраструктура нашего бизнеса в этом очень сильно помогла, она не создавалась в экстренном порядке, мы так и работали до самоизоляции. Ничего не изменилось: мы просто перешли на «удаленку» из офисного помещения. Все наши бизнес-процессы были и остаются полностью цифровыми.
И второе, не менее важное, — мы получили некий аттестат зрелости в виде присвоенного в этих непростых условиях полновесного официального кредитного рейтинга от одного из крупнейших российских рейтинговых агентств. Для меня, как руководителя компании, это очень важно и значимо.
Мне, конечно, не хотелось бы «тестировать» свою компанию в таких непростых условиях: «а что будет, если такое случится...». Но это уже случилось, и сейчас мы понимаем, что умеем справляться и эффективно работать даже в непростых условиях пандемии и мирового экономического кризиса. Это понимание вселяет серьезную уверенность в будущем бизнеса нашей компании — и это здорово.
— Алексей, а если говорить про ключевые показатели, что бы вы отметили уже сейчас, до публикации официальной годовой отчетности?
— По нашим подсчетам, чистая прибыль компании будет в два раза больше, чем в прошлом достаточно успешном году. На увеличение этого показателя повлиял и рост объемов бизнеса, и рост маржинальности.
Еще в 2018-2019 годах мы поняли, что крупных низкомаржинальных клиентов нужно отпускать в «высшую лигу», где ставки по факторинговому финансированию — 8-10% годовых, а самим заниматься более «трудоемкими», «хлопотными», но при этом высокомаржинальными клиентами, тем самым повышать рентабельность нашего бизнеса и наших продаж. Сейчас реализация этой стратегии принесла свои плоды.
А еще мы очень внимательно смотрели за расходами и очень взвешенно их распределяли. Окончательные цифры мы увидим в марте, когда будет готов годовой отчет, но уже сейчас мы довольно четко представляем свои показатели, так как ведем еженедельный контроль.
Итог — чистая прибыль компании в 2020-м году будет в два раза больше, чем в 2019-м году. Мы видим, что те оперативные настройки и изменения, которые мы вносили в свою бизнес-стратегию в течение девяти месяцев 2020 г., уже дали свой результат. В третьем квартале показатель EBITDA у нас вырос на 26% по сравнению со вторым кварталом. И такая тенденция сохраняется. Наш портфель вырос на 23%, опередив рост рынка, который составил 14%.
— Год был достаточно сложный для всех, были и всеобщие проблемы, и свои, частные. Если говорить про вашу компанию, с какими трудностями пришлось столкнуться и как удалось с ними справиться?
— Я бы не назвал это трудностями, я бы сказал, что это был скорее вызов. Резкое изменение ситуации, всеобщее волнение, обеспокоенность по поводу завтрашнего дня — это и есть самый главный вызов этого года. Мы его приняли. Самым трудным, пожалуй, было не впасть в ступор, в уныние. Мы быстро взяли себя в руки и начали активно, четко взаимодействовать со всеми клиентами: с каждым из них проговаривали ситуацию, поддерживали друг друга, попутно вырабатывали механизмы дальнейшего сотрудничества. Это заняло около недели. Тревожность и неопределенность превратились в многомесячный последовательный план действий. И тогда уже и нам, и нашим клиентам стало просто некогда беспокоиться. Мы засучили рукава и начали работать. «Глаза боятся, а руки делают» — это из этой серии.
— Еще были события в этом году, повлиявшие на работу компании, не связанные с пандемией?
— Ослабление рубля и снижение ключевой ставки, как ни странно, наоборот позитивно повлияли на наш бизнес. У нас много клиентов, которые занимаются импортозамещением, и для них ослабление рубля — это плюс. Развивается их бизнес, соответственно развивается и наш — мы получаем дополнительные доходы.
Снижение ставки ЦБ помогло инвесторам-физлицам отойти от мысли, что деньги должны только лежать в банке, и больше с ними ничего не нужно делать.
2020-й стал рекордным по притоку частных инвесторов. Это привело к тому, что на фондовый рынок пришел дополнительный капитал. И это очень хорошо для здоровой экономики, для нашего будущего.
Когда у людей есть много денег, но их львиная доля аккумулирована в банках, которые имеют очень низкий аппетит к риску с точки зрения финансирования экономики, получается резкий структурный перекос. В развитой экономике, которая является кровеносной системой для бизнеса, разнообразные финансовые инструменты помогают инвестициям доходить до бизнеса, а не «оседать» в банках. Мы говорим о том, как развивается Tesla, другие передовые компании, а почему они так развиваются? Потому что они имеют доступ к капиталу, получают инвестиции на открытом публичном рынке, а не берут кредиты в банках.
И 2020-й год стал триггером для развития этой тенденции. Это значимое событие. За этот год количество частных инвесторов увеличилось настолько же, насколько оно увеличилось за предыдущие тридцать лет: с 4 до 8 млн человек. Сверхъестественно ли это? Нет. Сверхъестественно то, что у нас до этого их было всего 4 млн. Я думаю, что таких инвесторов должно быть миллионов двадцать, причем активных. И тогда мы уже будем претендовать на звание развитой экономики. Сейчас мы на пути к этому.
— Вы как раз плавно подошли к теме, о которой мы тоже хотели поговорить: о вашей деятельности как эмитента. Чего удалось достичь компании через выпуски коммерческих облигаций?
— Мы на 100% достигли цель, которую ставили изначально, — ритмичное, своевременное фондирование основного бизнеса в плане пополнения оборотного капитала. Через выпуск облигаций этот вопрос решается максимально эффективно. Да, это дольше по времени, чем тот же банковский кредит, и достаточно трудоемко. Но когда вы умеете это делать, шаг за шагом, начиная с малого, постепенно двигаясь к большему, вы открываете для себя абсолютно новые горизонты. Работа на публичном рынке — это отдельное, очень серьезное направление в развитии, целый кластер работы компании. Этим нельзя заниматься факультативно, это становится частью твоего бизнеса, причем не самой маленькой. За два года опыта работы на публичном рынке мы, можно сказать, «накачали мускулы». Мы понимаем, как строится этот процесс, умеем им профессионально управлять, и сейчас это для нас «рутина», в хорошем смысле слова.
Мы начали с ВДО маленьких объемов в 50 миллионов в 2018 году, а сейчас уже оперируем совершенно другими цифрами и, конечно, хотим через какое-то время, при благоприятной конъюнктуре рынка, двигаться вперед дальше. Возможно, даже смотреть на рынки западного капитала, в том числе.
— Вы рассказали, чего удалось достичь с помощью размещения коммерческих облигаций, интересно также узнать, как вы планируете дальше развиваться на долговом рынке?
— Мы собираемся делать все шаг за шагом. Это, в принципе, философия нашей компании — двигаться поэтапно, планомерно, не перескакивать через значимые ступени. Это помогает на каждой стадии выявлять какие-то недочеты, быстро их исправлять и двигаться по спирали вверх. Похожая философия у Toyota — непрерывное улучшение маленькими шажочками. А если ты сразу же мощно шагнешь вперед, то, согласно японской философии, ты не успеешь получить обратную связь от предыдущего этапа. Ты далеко уйдешь и окажешься «за линией фронта» без анализа и «разбора полетов». Мы так не делаем.
Биржевые облигации — это важный этап, к которому мы планомерно подходим. Мы живем в эпоху перемен, серьезно изменились правила игры, ужесточились и усложнились требования регулятора, в том числе и на бирже. С одной стороны, я понимаю, что это правильный путь — регулятор должен «регулировать» и защищать инвесторов, а мы должны выполнять его требования. Но, с другой стороны, это увеличивает сроки для добросовестных эмитентов, которые не могут пройти по этому пути так быстро, как бы им хотелось. Мы планировали выйти на рынок биржевых облигаций в 2020-м году, теперь эта задача плавно переходит на 2021-й год.
В любом случае, кто на рынок облигаций пришел, тот с него не уходит, потому что это становится частью тебя, компании, всего бизнеса. Тот, кто движется поступательно, создает инфраструктуру, подстраивается и реструктуризирует свой бизнес таким образом, чтобы соответствовать правилам игры на фондовом рынке, в итоге двигается вперед, получает прибыль, развивается. Так что долгосрочные планы развития на публичном долговом рынке у нас тоже есть.
— А если говорить про цели не в привязке к долговому рынку, чего «ГЛОБАЛ ФАКТОРИНГ НЕТВОРК РУС» хочет добиться в наступающем году?
— У нас есть стратегия на 2021-2022 годы, она утверждена, и мы планомерно по ней двигаемся. Даже в рамках самого консервативного ее варианта, мы ожидаем прирост портфеля на 30%, в оптимистичном — на 50% до конца 2021 г. Эксперты прогнозируют рост рынка факторинга на 25%, а мы даже в самом консервативном прогнозе хотим быть чуть-чуть быстрее и опережать рынок. Откуда такие цифры, спросите вы?
Для многих отраслей рост на 30-50% в год— это из области фантастики, и при первом рассмотрении звучит просто неправдоподобно. Поясню: мы уверены в этих цифрах, потому что у нас такое направление деятельности. Факторинг — это единственная отрасль в финансовом секторе Российской Федерации, которая растет на 25-30% ежегодно, и потенциал этот еще далеко не исчерпан. По оценкам экспертов, рынок факторинга в ближайшие пять лет утроится: с одного триллиона рублей до трех триллионов. Это реальность, и инвесторам стоит обратить пристальное внимание на эту отрасль.
Ни один развитый цивилизованный рынок с четкой регуляцией, с эффективными стратегиями, с устоявшимися командами не демонстрирует такого роста в России и демонстрировать не будет. Банковский сектор стагнирует, торговля и производство зависят от санкций, рыночной конъюнктуры и т.д. Кроме IT-компаний (их не берем во внимание, это отдельная вселенная, и за ними будущее) я не знаю ни одной сферы бизнеса, которая при умеренном, даже низком уровне риска, будет демонстрировать трехкратный рост в пятилетней перспективе.
Факторинг начал развиваться России относительно недавно, начиная с конца девяностых годов, и его проникновение в ВВП пока еще очень сильное даже по сравнению со странами Восточной Европы. Именно это позволяет факторинговому рынку расти ежегодно такими впечатляющими темпами.
Более того, он сейчас активно будет поддерживаться государством. Про факторинг можно слышать сейчас со всех высоких трибун. А это значит, что рано или поздно, наконец-то примут закон о том, что госпредприятия должны взаимодействовать с факторинговыми площадками и не отказываться от работы по факторингу со своими поставщиками.
В одном из недавних интервью руководитель Федеральной налоговой службы РФ указал на то, что уже в 2023 году 100% всех операций на рынке b2b будут происходить в электронном виде, а это указывает на еще более мощный потенциал развития такого продукта как электронный факторинг, который изначально функционирует на высокотехнологичной основе. Мы уже сейчас создали цифровую базу для бизнеса: накладные, акты, уведомления, договоры между контрагентами — все полноценно работает в электронном виде.
— Давайте перейдем к самому главному и интересному: скоро Новый год, чтобы вы хотели пожелать нашим читателям?
— Прежде всего хочу пожелать всем здоровья, терпения, ясности ума и исключительной веры в то, что все в наших силах. Именно это показал нам уходящий год, и таков закон жизни. Верьте в себя, в свои силы, у вас все получится!
Подробнее о деятельности Global Factoring Network в эксклюзивном интервью Алексея Примаченко для Boomin.
— Перед вашим выходом на биржу, в публичном пространстве звучал вопрос: каким образом АО «Новосибирскхлебопродукт» связан с ранее обанкротившимся одноименным ОАО?
— Наша компания никак не связана с обанкротившимся «Новосибирскхлебопродуктом». Тот «НХП» имел длинную историю, уходящую корнями еще в советский период. Нами была выкуплена торговая марка, фирменный торговый знак, логотип и право пользования. Нам всегда нравилось это отраслевое название. Поэтому связи нет, есть правообладание товарным знаком.
— Основная деятельность компании — трейдинг, соответственно, «НХП» — посредник. Как вы работаете с партнерами? Сельхозпроизводителями, например?
— Основная деятельность — трейдинг, но это формально. В состав нашей группы входят два производственных предприятия — «Татарскзернопродукт» и «Усть-Таркское ХПП», и компания у нас, все же, производственно-коммерческая. Помимо выполнения посреднических функций, мы работаем в определенной кооперации с сельхозпроизводителями.
С сельхозпроизводителями у нас давно установлены хозяйственные и кооперационные отношения. Наши партнеры согласовывают с нами свои производственные программы, поскольку им уже в начале сезона необходимо знать, что сеять, сколько, по какой примерно цене это можно будет реализовать.
Мы помогаем не только тем, что покупаем у хозяйства за справедливую цену его продукцию, мы его в принципе ориентируем, что будет находиться в высоком спросе, на чём ему, как производителю, можно будет заработать, поскольку обладаем глубокой рыночной информацией.
Также мы занимаемся финансированием производственных программ, поскольку наша задача — аккумулировать товарный объем, в рынок нужно выходить с определенным заделом. Этот задел мы создаем вместе с крупными сельхозпроизводителями, устойчивыми фермерским хозяйствами. Мы производим взаимное планирование — чем больше они понимают, тем точнее мы можем спрогнозировать предстоящий сезон.
Поэтому мы — далеко не посредник. Купи-продай — это не наша история, мы, в том числе, и производственники, и интеграторы продукции растениеводства на своих базисах. Мы — целая экосистема, которая обеспечивает и замыкает все эти процессы в то, чтобы это ехало, росло, продавалось и зарабатывалась прибыль.
— Почему у сельхозпроизводителей существует потребность в такой экосистеме? Почему производители не могут напрямую заключать контракты на продажу продукции на внутреннем рынке?
— Сельхозпроизводители исторически никогда напрямую контрактов на продажу продукции на внутреннем рынке, и, тем более, на внешнем рынке, не имели. Здесь вопрос компетенций. Вопрос того, что любому переработчику нужна стабильная по качеству и по количеству партия, важны сроки.
Никакому переработчику не интересно работать с сельскохозяйственной организацией, которая предложила ему 500 тонн, не имея своей инфраструктуры, лаборатории, не имея возможности подождать денег. Вопрос № 1 для сельхозпроизводителя — ликвидность в моменте.
Здесь как раз возникает наше «место под солнцем» — наша инфраструктура, элеваторы, лаборатории и технические компетенции по доведению сельхозпродукции до рыночной кондиции.
Сельхозпроизводители с поля привозят совсем не то, что ожидают переработчики. Наша задача привести это в соответствие с ГОСТом, сохранить, обеспечить железнодорожную логистику, которая, опять-таки, невозможна для сельхозпроизводителя. Мы оказываем большой комплекс. Плюс мы являемся определенным финансовым институтом, который выравнивает кассовые разрывы мукомолов и сельхозпроизводителей.
— Во всей, описанной вами производственной цепочке, заметное место занимают элеваторы. В 2014 году вы купили собственные элеваторы, сейчас используете только их или еще арендуете дополнительные?
— Зерновые и масличные культуры, с которыми мы работаем, хороши тем, что они хранятся длительный период. Это тоже позволяет маневрировать, понимая ценовую конъюнктуру, не думать о том, что зерно испортится. Элеваторы позволяют хранить запасы 5 лет и более, это дает возможность принимать взвешенные решения, без спешки и риска потери товара.
Для справки: в египетских пирамидах находят колбы с зерном — представляете, сколько им тысяч лет?
В 2014 году компания приобрела «Татарскзернопродукт» — это самый загруженный и самый западный элеватор в Новосибирской области, и «Усть-Таркское хлебоприемное предприятие» — которое используется, как опорная точка для элеватора «Татарскзернопродукт». Там мы перерабатываем, храним и сушим масличные, рапс, семена пивоваренного ячменя и другие культуры.
Решено было купить элеваторы по той причине, что должна быть производственная опорная точка. Обоснование решения было простым — клиентская база компании заметно выросла, и мы поняли, что должны иметь свои производственные мощности для того, чтобы комбинировать качество, иметь возможность хранения. Где-то «проситься в гости» уже несерьезно. Ну, и, на самом деле, просто системные требования рынка. Сегодня компания идентифицируется не деньгами. Деньги — совершенно обычный инструмент.
Мы ведь храним и коммерческое зерно, и государственное. На элеваторах по госконтрактам мы занимаемся долгосрочным хранением государственного интервенционного фонда зерна.
Стараемся, конечно, максимально загружать собственные производственные мощности, но у нас есть трейдинг, как одно из направлений. Мы работаем с 3-4 надежными элеваторами Омской области и Алтайского края. Это, можно сказать, наши партнеры — больше, чем просто элеваторы. Ну, и портовые мощности, где мы имеем обособленное хранение — это «Ейский морской порт», порты «Приазовь», Виста.
В принципе, инфраструктура разумна — мы используем перевалочную базу там, где конъюнктура выгодная, ну и максимально загружаем внутренний контур предприятия.
— Насколько затратно обслуживание и проведение ремонтных работ на элеваторах?
— Элеватор — это сложный комплекс, там много подъемных механизмов, много энергетики. Сегодня строительство по тем проектам, которые были в Советском Союзе, практически невозможно, ввиду того, что это серьезная дороговизна.
Трейдинг отделен от элеватора. Элеватор, как производственный комплекс, осуществляет перевалку, сушку, хранение. Мы, внутри контура, как обычные клиенты, платим ему каждый день за эти услуги.
Элеватор приносит доход, а не только сам себя кормит. Мы имеем возможность инвестировать порядка 20 млн руб. в год на его техническое перевооружение, повышение энергоэффективности. Два года назад самостоятельно построили газопровод.
Имеем высокую конкурентоспособность на рынке элеваторных услуг по сушке зерна из-за того, что у нас себестоимость на газе довольно невысокая. Эти услуги мы предоставляем и сельхозпроизводителям и не обижаем их тем, что выставляем какую-то высокую цену за услуги.
Сегодня много элеваторов, но мало кто умеет делать то, что умеем мы.
— В 2018-м и первой половине 2020-го года объем экспорта в выручке — почти 50%, в 2019 — 25%. Почему в 2019 году было такое снижение долин экспорта в вашей выручке?
— На выручку оказывают влияние сразу несколько факторов. Первый фактор — влияет на пропорции экспорта в общей выручке — валютные колебания, второй —конъюнктура рынка. Мы в любом случае учитываем потребности рынка и объемы мирового производства. У нас товар биржевой, отсюда и всем понятные возможные вилки в выручке.
Но мы для баланса активно работаем и на внутреннем рынке, чтобы не зависеть только от внешней стороны. Компания изначально развивалась от внутреннего рынка, но для диверсификации общеэкономических рисков три года назад было принято решение структурировать выручку в пользу валютной части для поддержания стабильного денежного потока, ввиду того, что и покупательная способность зарубежных партнёров более стабильная, и умение работать с курсовыми разницами у нас есть.
Используем хеджирование, брокерский счет, валютные свопы, что для зернового рынка впервые было сделано в рамках нашей деятельности. Это, можно сказать, экзотика.
Но балансиром для нас всегда выступает внутренний рынок. Если внешний рынок имеет меньший ценовой паритет, то внутренний рынок — очень ёмкий, и наши коммерческие связи с ключевыми переработчиками зерна нам эту тему выравнивают довольно успешно.
— Кто в компании отвечает за «международные отношения» и заключение экспортных контрактов? Насколько сложно проводить такие сделки из Новосибирска?
— В нашей компании за международные отношения отвечает один из партнеров — Николай Дунаев, который имеет более чем 20-летний опыт международной торговли как из-за рубежа в Россию, так и из России за рубеж.
Так что органически вписаться и в иностранный банкинг, и в юрисдикцию, и в особенности менталитета бизнеса (в том числе одного из наших ключевых рынков —Турции) — сфера ответственности нашего партнера. Решения принимаются коллегиально, но Николай является хэдлайнером.
Сделки готовятся довольно тщательно. По валютным рискам, как я говорил, мы хеджируем. Международная торговля, в отличие от внутрироссийской торговли, осуществляется по международным правилам GAFTA. Эти правила прозрачны, существует международный арбитраж, и все его придерживаются.
Контракты, как правило, двуязычные. Мы активно работаем с Турцией и Китаем, осваиваем европейские рынки. Как раз сегодня отгружаем зерно из Ейска в Италию, до этого была отгрузка в Албанию, Грецию. Через Черное море взаимодействуем с рынками Евросоюза, и с Турцией. Компания имеет свою торговую структуру за рубежом (в Турции), мы знаем действительные актуальные параметры сделок и запросы более чем 70-ти ключевых потребителей (брокерских компаний).
Есть склады в Турции, где мы, понимая движение рынка внутри страны, иногда отставляем товар в рост, и, в течение месяца-двух уже совершенно с другой экономикой реализуем через наш турецкий офис. Работает целый пул международников и на стороне России, и на стороне Турции, которые обслуживают, в том числе, и европейские рынки.
И отвечая на сложность процесса из-за географического расположения — мы ведем отгрузку не только из Новосибирской области. У компании есть экспортные подразделения на юге страны — отгрузка идет из Ейска («Ейский морской порт», порт «Приазовье», порт «Виста») и из Ростовской области. Там находятся представительства, и мы сразу на южном рынке откупаем крупные объемы, судовые coster от 3 тыс. тонн. Бывает, сразу прямая перевалка, бывает, отставляем на хранение.
— В какие страны еще планируете выход? Африка была в планах, а кроме нее?
— В 2019 году мы работали с Ираном. Кстати, не каждая компания может это организовать — Исламские банки специфичны, часть вопросов по Ирану находится под санкциями. К счастью, это не касается продовольствия. Российские банки к этому тоже относятся специфично. Но наша многоступенчатая структура позволяет работать. Иран мы расцениваем как очень перспективный рынок.
Вышли на Китайский рынок по масличным культурам (по льну). Сегодня мы лён грузим через Монголию, через Суйфыньхэ (Дальний Восток) и через Забайкальский край (Маньчжурию). Это довольно новый для нас рынок, но очень интересный.
Горох отгружали в Германию, через Прибалтику.
Буквально в этом году открыли для себя Бельгию (порт Genta) — это ключевой потребитель льна для европейской кондитерской промышленности.
Эти рынки мы динамично осваиваем, заходим. Африка в планах тоже есть, но мы тут идем более длинной комбинацией, поскольку зерно в Африку, учитывая специфику континента, поставлять сложновато. Но мы и цели такой не ставим.
Следующий этап нашей кампании — строительство мельницы в Турции. Отгружать планируем уже готовую продукцию с добавленной стоимостью.
Предполагается не закупать сырье в Турции, а поставлять из Новосибирской области, с Юга России и перерабатывать его на своих турецких мощностях. И далее уже с этой продукцией в Африку вполне реалистично заходить.
Мы уже проработали логистику с представительствами в Саудовской Аравии, с Конго (Браззавиль), с Эфиопией. Африка — это для нас перспектива 3-х лет.
— Насколько высока конкуренция на экспортном рынке?
— На экспортном рынке, да и на внутреннем, конкуренция высокая — есть доля транснациональных компаний, ТОП-10 компаний, но у нас свой сегмент.
Крупные компании работают судовыми партиями — панамаксами, хэнди (30, 50, 80 тыс. тонн). У нас своя стратегия — мы работаем coster от 3 тыс. тонн. Это дает большую мобильность, и возможность более живо реагировать на конъюнктуру.
Конкуренция на внешнем рынке, конечно, существует, но Россия — лидер, занимает 1-е место в мире по производству пшеницы. При этом, сибирское зерно высоко ценится за рубежом в виду его высокой энергии (обусловлено природными факторами). Мы просто нашли свою нишу. В этом смысле конкурентные процессы сглаживаются. Конечно, они заметны и чувствуются в работе, но мы умеем работать в конкурентной среде — это факт.
— Есть ли у компании понимание текущей доли на российском рынке и какие цели вы ставите по этому показателю на 3-5 лет?
— В масштабах Сибирского федерального округа компания заметна. Российский рынок, понятно, более специфичный. Искать свою долю на федеральном рынке будем попозже. Планируем наращивать именно экспортное присутствие. Считаем южное направление перспективным. Можно, как минимум, 200-300 тыс. тонн отгружать именно с южного кластера (Южный федеральный округ), ну и Сибирь, традиционно наши 300 тыс. тонн.
Плюс мы видим перспективу расширения в сторону Китая — очень платежеспособный интересный рынок. В рационе китайцев много масла, поэтому мы, в рамках наших операционных отношений, сельхозпроизводителей ориентируем на такое маржинальное направление, как масличный лён, рапс.
— Почему решились на выпуск облигаций? Какова цель привлечения инвестиций?
— Не было сомнений «решиться-не решиться». Мы видим, что даже политика государства сегодня направлена на привлечение небанковского финансирования. В основном, мы обладаем достаточными собственными оборотными средствами, но, ввиду того, что есть планы увеличения доли на рынке, и не только в Новосибирской области, мы, кроме классических банковских, присматривались к таким инструментам, как облигации.
В 2018 году мы победили в конкурсе Московской биржи в номинации «Лучший экспортёр Сибири», и «Юнисервис Капитал» предложил проработать организацию выпуска облигаций.
Мы обдумали это предложение. Перспективность длинных денег для нас очевидны. Кроме того, мы видим, что это цивилизованный рынок. Агропромышленный комплекс сегодня, и, в принципе, всегда был растущим. Зоны дефицита продовольствия в мире известны на 50 лет вперед.
Цель привлечения инвестиций — попробовать этот инструмент. Есть некоторые планы по расширению элеваторных ёмкостей, мощностей единовременного хранения, и вообще, развитие бизнеса.
— Поработать с МСП Банком или МСП Корпорацией удается далеко не каждому эмитенту облигаций. Почему было решено привлечь институционального инвестора?
— Мы знаем, что спрос на облигации есть. МСП Банк мы не ангажировали для каких-то конкретных целей, абсолютно. Просто провели переговоры и приняли его в пул инвесторов. Интересы рыночных инвесторов тоже не ущемлены. А дальше посмотрим — на второй, на третий выпуск, мы, наверное, порадуем и рыночных инвесторов.
Мы не сомневались, в том, что облигации разойдутся на свободном рынке. Подтверждается наша уверенность стоимостью облигаций на вторичном рынке — за первые 1,5-2 недели торгов прирост составил 4-5% к номиналу.
— Насколько тесно пришлось общаться с представителями МСП Банка? Участники рынка знают, что они очень щепетильно относятся к анализу тех компануй, бумаги которых планируют купить.
— Да, действительно МСП банк достаточно плотно изучал компанию, проводил аналитику, считал риски — делал все, что положено банку. Но, учитывая нашу безупречную кредитную историю, интересный баланс, большую долю собственного капитала относительно суммы облигационного займа, для банка мы, с учетом, нашей динамики, интересны.
— Как вы пришли в коллекторский бизнес? Может быть, ранее работали в банках или в отделах по взысканию?
— Я пришел из риск-менеджмента. Коллекторский бизнес — это как одна из частей управления рисками. Уже, так скажем, непосредственная деятельность по минимизации последствий реализовавшегося риска.
— В каком банке работали, если не секрет?
— В разных, начиная с «МДМ Банка», заканчивая «Экспобанком».
— Присутствует ли профессиональная деформация?
— Я не наблюдаю. По крайне мере, люди, которые со мной общаются, мне об этом не говорят. Делаю вывод, что, наверное, ее у меня нет.
— В одном из наших разговоров, комментируя новость роботов-коллекторов, которых используют банки для работы с просроченной задолженностью, вы упомянули, что коллектор в своей работе должен быть психологом. Почему?
— Вы наверняка слышали о различных курсах, на которых учат методикам продаж. Вся суть сводится к тому, что необходимо выявить потребность человека либо его к ней «привести». Задача коллектора практически аналогична — он приводит человека к понимаю необходимости решения своей долговой проблемы. Возможно, что действия, которые должен будет предпринять должник для решения этой проблемы, выведут его из зоны комфорта. Например, нужно будет устроиться на менее престижную, по его мнению, работу или занять деньги.
— Как сегодня компания оценивает состояние рынка взыскания в целом? Какие вы наблюдаете положительные и отрицательные тенденции, риски, возможности для роста?
— Вопрос в текущей ситуации очень многогранный. Разные компании оценивают ситуацию на рынке по-разному. Кто-то торопится покупать кредитные портфели сейчас. Кто-то, наоборот, придерживает ликвидность, ожидая некоего снижения цены и увеличения объемов продаж, как «Форвард». Сложно однозначно сказать, как будет развиваться рынок взыскания. На это влияет много факторов — внешние, внутренние, в том числе законодательство. В данной конкретной точке ситуация неопределенная. Поэтому стратегии компаний кардинально отличаются.
Если говорить о тех обязательствах, которые у нас в работе, то мы наблюдаем отложенный эффект по снижению сборов. У кого-то проблемы с платежеспособностью возникли сразу — в феврале, в марте. Мы же заметили изменения только в июне. Компания следит за ситуацией. Период восстановления будет небыстрым. Кроме того, прогнозируют вторую волну пандемии, что может повлечь за собой введение новых ограничений. С точки зрения роста объема рынка просроченных долгов, по итогам всех этих кризисных явлений показатель увеличится. Объем задолженности, который банк будет готов продавать, также увеличится. Больше денег у людей в кризис не становится, и объем просрочки в банковской системе, в МФО, в ЖКХ будет расти.
— Даже с учетом ужесточения банками и МФО требований к заемщикам?
— Да, требования ужесточили, но есть уже выданные займы.
— Вы говорили про законодательный риск. Есть ли в нашей стране четко сформированная законодательная база, которая регламентирует деятельность коллекторских агентств? Насколько мы поняли, она находится на этапах формирования.
— Здесь я склонен с вами не согласиться. Несколько лет назад для того, чтобы обеспечить некое единообразие законодательной базы в данной сфере, был принят профильный закон 230-ФЗ, в котором были сформулированы ключевые требования к компаниям, а также некие нормы по работе с должниками. Кроме того, был регламентирован порядок взаимодействия с физическими лицами. Если ранее должнику можно было звонить, условно, 50 раз в день, то сейчас количество звонков определено законом. Также существует надзорный орган, в который может обратиться должник — это служба судебных приставов.
— Много в вашей практике случаев, когда лица объявляют себя банкротами?
— Если говорить в процентном соотношении от портфеля, то это небольшая доля. Мы все-таки работаем с несколько другим сегментом должников. Кроме того, стоимость такой процедуры для физического лица составляет от 100 до 150 тыс. рублей, не каждый готов пойти и объявить себя банкротом.
— Если обобщить, то коллекторское агентство использует два способа взаимодействия с должником — колл-центр и выездные взыскания. Насколько каждый из них себя оправдывает?
— Хороший вопрос. Колл-центр — самый дешевый способ донести до должника информацию, установить контакт. Что касается выездов. В рамках классического коллекторства существовало подразделение, в котором работали телефонистки и подразделение, которое стояло у истоков розничного кредитования. Сначала ими являлись сотрудники службы безопасности. Они выезжали к должникам. Когда маржинальность рынка стала падать, наиболее дорогостоящие методы стали применяться более точечно. Скорректировав вероятность взыскания долга, вы сможете определить рациональность выезда сотрудника, для которого необходимы транспорт, оборудование для записи разговора и так далее. Это затраты. В нашем понимании, на больших сроках просрочки выезжать имеет смысл лишь к тем должникам, по которым уже есть судебные решения. Также нужно понимать, что вероятность застать должника по указанному адресу крайне мала. Думаю, что эффективность выезда в будущем останется минимальной или вообще сойдет на нет. Когда-нибудь настанет светлое будущее, когда электронное делопроизводство дойдет до совершенства и документы из суда можно будет получать в электронной форме. И это убьет «харды». Пока они применяются. Мы их используем в исключительных случаях. И также без выезда не обойтись, если выявлено залоговое имущество.
— В колл-центре работает огромное количество человек, вы говорили о 5 тысячах сотрудников. Насколько большой штат тех, кто занимается оценкой планируемых к покупке портфелей?
— У нас большой штат сотрудников. А над оценкой трудятся около пяти человек.
— Это люди с опытом работы, аналогичным вашему?
— Да, в том числе.
— Насколько отличается себестоимость взыскания через колл-центр и выездного взыскания?
— От случая к случаю величина себестоимости будет сильно отличаться. В среднем, себестоимость выездного взыскания выше в 3-4 раза, чем работа с должником через колл-центр.
— Должники могут получить некий дисконт от коллектора. Есть ли границы у данного показателя — минимум и максимум?
— Были на рынке случаи, что дисконтировали и 70%.
— В каком диапазоне может предоставить дисконт «Форвард»?
— Мы стараемся проявлять гибкость. У нас есть разные условия. Например, мы предлагаем должнику определенный график погашения. Если должник выполнит обязательства по выплате долга в течение двух лет, то получит «скидку». Вообще, мы дисконтируем от 30 до 50% суммы долга.
— Как оформляется график погашения долга, инициируемый коллекторским агентством? Он связан с уже существующим кредитным договором?
— Конечно. Мы составляем и подписываем с должником дополнительное соглашение к договору, в котором указывается график погашения.
— В случае нарушения графика предусмотрены какие-либо санкции?
— Если мы понимаем, что должник уже не восстановится в графике, то подаем в суд.
— Что можете сказать про стратегию «Форвард» на ближайшие 5-10 лет, чем поделитесь?
— В текущих условиях мы не разрабатываем стратегию на столь длительный срок. В этом году мы уже вносили корректировки в планы в связи с пандемией. Тут сложно говорить о 10 годах. В целом наша стратегия заключается в избирательности — мы не покупаем все подряд. «Пылесосить рынок» — не задача «Форвард». Мы покупаем те портфели, которые понятны и смогут обеспечить стабильный уровень собираемости.
Изначально, когда компания только создавалась, задача заключалась в том, чтобы обеспечить инвесторам ту доходность, которую они хотели получить. Ее мы и продолжаем выполнять. В прошлом году было проведено довольно мало сделок по покупке новых портфелей. Но при этом в конце 2019 года был приобретен портфель проблемной задолженности, который позволил нам вырасти в два раза.
— Заключены ли у вас соглашения с банками, по условиям которых «Форвард», минуя этап выставления кредитного портфеля на торги, становится агентом по взысканию долга?
— Нет. Таких соглашений нет. Зачем иметь рамочное соглашение, если ты можешь получить более привлекательную цену на торгах?!
— Какие бы вы дали советы, в том числе владельцам облигаций, чтобы они не стали клиентами коллекторского агентства?
— У людей, которые вкладываются в облигации, шансы стать клиентом коллекторского агентства очень небольшие. Они обладают финансовой грамотностью и умеют использовать инструменты для сохранения и увеличения своих сбережений.
Некие основы, чтобы избежать проблемной задолженности — это, конечно, планировать расходы и сопоставлять их с доходами. И всегда необходимо читать договор.
"Иволга Капитал" последние пару месяцев была на слуху у инвесторов - вхождение Андрея Хохрина в совет директоров АПРИ "Флай Плэнинг", новость об организации второго выпуска "Обуви России" и еще много повседневных информационных поводов. Об этом и не только - наше новое интервью.
Если бы не Московская биржа и форум, мы вряд ли смогли бы узнать о том, что автор «Хулиномики» любит мучить соседей звуком перфоратора и под вкусные тортики из «Кузины».
А выяснилось это просто: мы поговорили с автором «Хулиномики», «Криптвоюматики» и «Жлобологии», преподавателем, писателем и музыкантом (это все один человек) — Алексеем Марковым о рынке высокодоходных облигаций.
Самая малая часть интервью — о насущном, категоризации инвесторов:
«Думаю, что Центробанк у нас беспокоится не о том, о чём следует. Как вообще кому-то могло прийти в голову запретить простому русскому человеку инвестировать деньги в акции Apple, который стоит, на минуточку, 13 Газпромов (где немилосердно «осваиваются» инвестпроекты разного уровня невменяемости)? Неужели инвестиции в Microsoft более рискованны, чем в какой-нибудь Русал (привет рыбкам), Россети (привет Газманову за 27 млн в убыточной компании), или, боже упаси, Мечел (который всё никак доктора не дождётся)? Конечно, если мерить эффективность управленцев наших госкомпаний в зарплатах, то они весьма заметны на мировой арене... но линзы тут явно не черно-белые. Похоже, директора наших госкомпаний видят мир исключительно через линзы зелёного оттенка. Для них классификация инвесторов — добро! Не будут брать — отключим газ!»